за Границей

Мне всегда нравилось соединять нищету и роскошь

Интервью с Коллет Феллус
100% размер текста
+

Мне всегда нравилось соединять нищету и роскошь

Колетт Феллус выпустила уже более десяти книг, на каждой из которых лежит отпечаток ее прошлой жизни,  и прежде всего,  детства и ранней юности, проведенных в Тунисе, где она родилась. Ее последний роман  «Сегодня»,  вышедший в издательстве «Галлимар»,  в этом году был удостоен премии Маргерит Дюрас и вошел в шорт-лист премии «Фемина».  Сегодня Колетт Феллус живет в Париже и уже много лет ведет на радио «Франс Культур» передачу «Дневники кочевника», в которой регулярно анализирует наиболее значимые события европейской культуры. В том, что в названии передачи – «Дневники кочевника» – нет особого преувеличения я неоднократно имела возможность убедиться на собственном опыте: Колетт не так просто застать дома, поскольку она постоянно готовит репортажи для радио то из Англии, то из Голландии, то из Италии. Однако на сей раз мне повезло…

 

Маруся Климова:  Колетт, насколько я знаю, ваш первый роман стоит несколько особняком в вашем творчестве и вообще,  можно сказать, сыграл  роковую роль в вашей жизни…

Колетт Феллус:  Действительно, я начала писать, когда мне было около двадцати лет, но никогда не писала ничего, что можно было бы назвать художественной литературой в прямом смысле этих слов. Скорее, это были мои размышления о литературе и современной культуре, то есть я просто вела своего рода интеллектуальный дневник, куда записывала свои мысли. Но после того, как у меня родилась первая дочка, у меня внезапно появилось желание написать именно роман, причем основанный на чистом вымысле. Действие моего романа должно было происходить в Риме, ибо этот город казался мне идеальным местом для того, чтобы там происходили какие-нибудь значительные события. Главную героиню я назвала «Фортуна», поскольку именно так звали покровительницу Рима, и одновременно это слово означает случай, удачу, судьбу. И я представила себе залитый солнцем жаркий город и как бы поставила себя на место этой современной гетеры, которая гуляет по улицам города, встречается с разными мужчинами, а те рассказывают ей о своей жизни. Все это описано в такой неясной и одновременно откровенной манере: как будто из клубов табачного дыма внезапно проступают четкие очертания лиц. Мне такая структура повествования представлялась просто идеальной, поскольку я всегда считала, что литература должна быть абсолютно откровенной и нужно описывать все свои чувства и переживания, не скрывая никаких нюансов…

МК: Однако эта откровенность имела для вас печальные последствия?

КФ:  Да. Когда роман был опубликован, мой отец очень этим гордился. Книгу он не читал, но сам факт того, что я стала писательницей, очень ему льстил. Однако я очень боялась, что роман его шокирует, так как он, хотя и был достаточно образованным и культурным человеком, но все же никогда не принадлежал к литературным кругам. К тому же повествование в нем велось от первого лица, потому что в то время я и представить себе не могла, что можно писать как-то иначе. Я знала, что он очень трепетно относится к вопросам нравственности, в частности он никогда не поощрял мои встречи с юношами и всегда контролировал каждый мой шаг. Поэтому мне совсем не хотелось хоть как-то его травмировать.  Однако он сразу же стал спрашивать меня: «Ну где же твоя книга, почему ты не хочешь мне ее подарить?» В конце концов я пообещала ему принести свой роман, когда в следующий раз к нему приду, хотя и твердо знала, что не собираюсь давать ему эту книгу. К тому же я была уверена, что сам он вряд ли пойдет в книжный магазин, так как он был слишком занят и все время работал. Однако буквально на следующий день я узнала, что он умер от сердечного приступа прямо за рулем своей машины. И я сразу же подумала, что это я виновата в его смерти, потому что накануне вечером мне позвонил мой брат и сообщил: «Ты знаешь, я сделал папе сюрприз, подарил ему твою книгу, которую специально купил в книжном магазине». Естественно, я стала возмущаться и упрекать его, зачем он это сделал, не посоветовавшись со мной, но было уже поздно.  А когда я узнала, что рядом с ним на сиденье в машине лежала моя книга, то окончательно почувствовала себя виноватой в его смерти. И до сих пор я не могу себе этого простить, хотя на самом деле неизвестно, успел ли он хоть что-то прочитать. Врачи установили смерть от инфаркта, но кто может определить причину? После этого я долго не могла ничего писать и собиралась вообще порвать с литературой.

МК:  А почему в своих книгах вы так часто обращаетесь к своему детству, проведенному в Тунисе?

КФ: Я родилась в Тунисе в 1950 году, однако в семнадцать лет уехала во Францию, чтобы продолжить свое образование. Наша семья принадлежала к еврейской диаспоре Туниса, где большинство населения составляют арабы. Там было много еврейских семей, выходцев из Испании, Португалии, Италии, откуда в свое время и приехали мои родители. Однако я никогда не исповедовала иудаизм и вообще никаких религиозных верований. Я всегда считала себя представительницей самых разных культур: в нашей семье говорили по-итальянски и по-французски, а я с одинаковым интересом относилась и к арабской, и к европейской культуре. Для меня никогда не было никаких проблем с самоидентификацией, по сути, как и все в нашей семье, я всегда была гражданином мира. И для меня это было столь же естественно, как дыхание – мне казалось, что так живут все… До тех пор, пока в 1957 году в Тунисе не начались все эти волнения. Помню, была весна, и я готовилась к экзаменам, а под нашим окном проходила большая демонстрация – а когда ты начинаешь писать, то  перед тобой постоянно возникают давно забытые картины и образы, подобно тому, как маленькие кусочки разбитого зеркала внезапно своим блеском привлекают твое внимание – так вот, я отчетливо помню, как я подошла тогда к окну, чтобы закрыть ставни, потому что мать тогда сказала мне: «Скорей закрой ставни, это очень опасно», –  и когда я на секунду выглянула в окно и случайно встретилась взглядом с мужчиной, арабом, который шел там внизу, в этой толпе, то он сделал рукой характерный жест, как будто собирался перерезать мне горло. Меня это очень испугало и удивило. Почему человек, которого я даже не знаю, хочет меня зарезать, ведь это же один из моих соседей, и я не сделала ему ничего плохого!?  С тех пор меня часто преследует это воспоминание, и во многих своих книгах я пытаюсь понять, почему человек всегда готов видеть в тебе врага, «другого»,  и каковы корни подобного отношения.

МК: Тем не менее, название вашего последнего романа, за который вы получили премию Маргерит Дюрас, отсылает, скорее, к настоящему, а не к прошлому…

КФ: Да, я получила эту премию за роман «Сегодня». Я его так назвала, потому что на сей раз мне хотелось описать все в настоящем времени. Когда ты описываешь свои воспоминания, в этом всегда присутствует некоторая ностальгия, тоска по прошлому, а мне хотелось этого избежать, вот почему я решила использовать исключительно настоящее время. При этом я описываю так не только собственный опыт. Например, я пишу о свадьбе своих родителей, так, как будто я сама тоже там была. Я даже описываю некоторые события Торы, как если бы была их свидетельницей. Посредством письма я как бы пытаюсь их заново пережить и понять изнутри. Мне вообще нравится наблюдать и смотреть, причем наблюдать буквально за всем, что происходит вокруг. Ну а премия Маргерит Дюрас, конечно же, является для меня существенной поддержкой., что мне кажется, что у нас с Маргерит Дюрас много общего Тем более: я, как и она, родилась и выросла не во Франции, однако французский язык стал для нас главным средством самовыражения. И потом эта тяга к контрастам, свойственная как ей, так и мне: мне всегда нравилось описывать абсолютно непохожие пейзажи, соединять нищету и роскошь, самые возвышенные и самые низменные человеческие чувства.

МК: А лично с Маргерит Дюрас вы были знакомы?

КФ: Да, я знала Маргерит Дюрас достаточно близко. Она расспрашивала меня о моей жизни и рассказывала мне о своем детстве, проведенном в Индокитае. Кроме того, мы часто говорили с ней о языке, о манере писателей выражать свои чувства через письмо, о разных способах самовыражения, о том, как можно наиболее точно донести до читателя свои самые тайные желания и мысли. Она много рассказывала мне о своих личных переживаниях, и я так любила эти наши встречи. Ее манера изъясняться была одновременно откровенной и скрытной – казалось, что она рассказывает абсолютно все, но в то же время чувствовалось, что она многое скрывает. Я чувствовала в ней некоторый надлом, опять-таки выражавшийся прежде всего в ее языке.  И я думаю, что это тоже было следствием детства, проведенного за границей, когда твой родной язык является чем-то инородным в другой среде, в которой ты оказалась волей судьбы. Когда мне вручали премию, именно об этом я и говорила в своей речи. И о сложных отношениях с матерью – это тоже было у нас общим. У нее, как и у меня, были братья: одного она очень любила, а второй постоянно ее изводил. То же самое я могу сказать и о себе. Странное совпадение, но это именно так. Кроме того, она была для меня почти как мать, поскольку была почти одного возраста с моей матерью. В общем у нас установились чрезвычайно близкие, доверительные отношения. В последние годы ее жизни мне поручили подготовить телевизионную передачу о ней, поэтому я приходила к ней почти каждый день. И однажды, когда я в очередной раз к ней зашла, у меня на шее был повязан такой небольшой платочек, красный с синим. И она мне вдруг сказала: «Ты знаешь, в молодости я была точно такой же, как ты, даже внешне мы с тобой похожи. И у меня был именно такой платочек, который мне очень нравился». На следующий же день я пошла в магазин, купила ей такой платочек и подарила. Она была ужасно рада и носила его практически не снимая. А мне очень приятно было видеть ее с моим платочком на шее.  На всех своих последних фотографиях она в этом платочке, и для меня это как такой скрытый знак нашей дружбы, который спрятан в этом кусочке ткани.

МК: Ваше обращение к настоящему – я имею в виду роман «Сегодня» — оказалось достаточно успешным.  А каковы ваши планы на ближайшее будущее?

КФ:  Сейчас я работаю над биографией Камю, которая выйдет в коллекции Фолио у Галлимара. Меня очень интересует судьба этого писателя, который тоже родился в Северной Африке, как и я. И, кроме того, я начала работу над новой книгой. Правда пока я сама еще точно не знаю, как она будет называться.

 

Радио «Свобода» (декабрь 2005 года)

Вернуться на страницу «за Границей»