«Из людей, которые были старее Пушкина, всего чаще посещал он братьев Тургеневых; они жили на Фонтанке, прямо против Михайловского замка, что ныне Инженерный, и к ним, т.е. к меньшому Николаю, собирались нередко высокоумные молодые вольнодумцы. Кто-то из них, смотря в открытое окно на пустой тогда дворец, шутя предложил Пушкину написать на него стихи. Он по матери происходил от Арапа и гибкостью членов, быстротой телодвижений несколько походил на негров и на человекоподобных жителей Африки. С этим проворством вдруг вскочил он на большой и длинный стол, стоявший перед окном, растянулся на нем, схватил перо и бумагу и со смехом принялся писать. Окончив, показал стихи и, не знаю почему, назвал их «Одой на свободу».
Ф.Ф. Вигель, VI, 10
«Пушкин очень болен. Он простудился, дожидаясь у дверей одной б:, которая не пускала его в дождь к себе, для того, чтобы не заразить его свою болезнью. Какая борьба благородства, любви и распутства!»
А.И. Тургенев — кн. П.А. Вяземскому, 18 июня 1819 г.
«В свете Пушкин предался распутствам всех родов, проводя дни и ночи в непрерывной цепи вакханалий и оргий. Должно дивиться, как и здоровье и талант его выдержали такой образ жизни, с которым естественно сопрягались и частые гнусные болезни, низводившие его не раз на край могилы. Пушкин не был создан ни для света, ни для общественных обязанностей, ни даже, думаю, для высшей любви или истинной дружбы. У него господствовали только две стихии: удовлетворение плотским страстям и поэзия, и в обоих он — ушел далеко. В нем не было ни внешней, ни внутренней религии, ни высших нравственных чувств, и он полагал даже какое-то хвастовство в отъявленном цинизме по этой части: злые насмешки, — часто в самых отвратительных картинах, — над всеми религиозными верованиями и обрядами, над уважением к родителям, над родственными привязанностями, над всеми отношениями, — общественными и семейными, — это было ему ни по чем, и я не сомневаюсь, что для едкого слова он иногда говорил даже более и хуже, нежели в самом деле думал и чувствовал: Вечно без копейки, вечно в долгах, иногда почти без порядочного фрака, с беспрестанными историями, с частыми дуэлями, в близком знакомствее со всеми трактирщиками, непотребными домами и прелестницами петербургскими, Пушкин представлял тип самого грязного разврата.»
Граф М.А. Корф. Записка. Я. Грот, 250
«Мы всякий раз обедали внизу у старушки-матери. После обеда собирались в огромной гостиной. Жена А.Л. Давыдова была со всеми очень любезна. У нее была премиленькая дочь, лет двенадцати. Пушкин вообразил себе, что он в нее влюблен, беспрестанно на нее заглядывался ии, подходя к ней, шутил очень неловко. Однажды за обедом он сидел возле меня и, раскрасневшись, смотрел так ужасно на хорошенькую девочку, что она, бедная, не знала, что делать и готова была заплакать.»
Н.Д. Якушкин. Записи. М., 1908
«В Кишиневе Инзов всегда приглашал меня останавливаться у него в доме. Дом был не особенно велик, и во время моих приездов меня помещали в одной комнате с Пушкиным. Он целые ночи не спал, писал, возился, декламировал и громко читал мне свои стихи. Летом он разоблачался совершенно и производил все свои ночные эволюции в комнате во всей наготе своего натурального образа.»
А.М. Фадеев. Воспоминания. Рус.Арх., 1891, 1, 399
«(1821). Получил письма от Чедаева (П.Я. Чаадаева). Друг мой, упреки твои жестоки и несправедливы; никогда я тебя не забуду. Твоя дружба мне заменила счастье, — одного тебя может любить холодная душа моя. 4 мая был я принят в масоны.»
Пушкин. Кишиневский дневник.
«(Красавица цыганка Шекора — Людмила — в первом браке за богатым румыном Бодиско; оводовев и впав в бедность, вышла, не любя, за кишиневского богача Инглези.) Через два месяца после их свадьбы в Кишинев приехал Пушкин. Пушкин с первого же разу влюбился в Людмилу и с чрезвычайною ревностью скрывал от всех свои чувства. (Однажды рассказчик, бывший в большой дружбе с Пушкиным, в жаркий день заснул в роще). Голоса на опушке рощи привлекли мое внимание. Через рощицу проходили, обнявшись и страстно целуясь, Пушкин и Людмила. Они меня не заметили. После моего открытия прошло несколько дней. Был воскресный день. Я лег после обеда заснуть, вдруг в дверь раздался сильный стук. Я отворил дверь. Передо мною стоял Пушкин. «Голубчик мой, — бросился он ко мне, — уступи для меня свою квартиру до вечера.» Он отворил дверь и в комнату вошла стройная женщина, густо окутанная черною вуалью, в которой, однако, я с первого взгляда узнал Людмилу. Положение мое было более чем щеколтивое: я был в домашнем дезабилье. Схватив сапоги и лежавшее на стуле верхнее платье, я стремглав бросился из комнаты, оставив их вдвоем.»
А. Трегубов со слов кишиневского старожила Градова. В. Яковлев. 87-91
«В своих любовных похождениях Пушкин не стесняялся и одновременно ухаживал за несколькими барышнями и дамами. Однажды он назначает в одном загородном саду свидание молодой даме из тамошней аристократической семьи. Вдруг соседние кусты раздвигаются и оттуда выскакивает смуглая цыганка с растрепанными волосами, набрасывается на даму, сваливает ее наземь и давай колотить. Пушкин бросился разнимать их, но усилия оказались тщетными. Он выхватывает из виноградника жердь и начинает колотить цыганку. Она оставила свою жертву и бросилась было на Пушкина, но, опомнившись, отшатнулась и важною поступью ушла прочь.»
Со слов кишиневских старожилов. Рус.Арх., 1899, II, 344
«Раз, помню, на Болгарии — так называлась местность, где теперь Вознесенская церковь, — были на Пасху игры. Танцевали под волынку местный танец «джок». Приезжали смотреть на народ в каретах. Приехал Пушкин, помню, в фесте, обритый. Начал смотреть, и я слышала, как говорили: «вот как Пушкин ломается».
В. Е. Белюгова по записи Л.С. Мацеевича. В. Яковлев. Отзывы, 97
«Жена чиновника горного ведомства ст. сов. Эльфректа слыла красавицей. Пушкин хаживал к ним и некоторое время был очень любезен с молоденькою женою нумизмата: Кроме того, временными предметами внимания, а иногда и минутной любви Пушкина в Кишиневе была молодая молдаванка Росетти, потом Пульхерия Егоровна Варфоломей, девица Прункул и др.»
П.И. Бартенев, 95
«Нам от Верховной Думы было запрещено знакомиться с поэтом А.С. Пушкиным, когда он жил на юге. Прямо было сказано, что он, по своему характеру и малодушию, по своей развратной жизни, сделает донос тотчас правительству о существовании Тайного Общества: Мне рассказывал Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин про Пушкина такие на юге проделки, что уши и теперь краснеют.»
И.И. Горбачевский — М. А.Бестужеву,12 июня 1861 го. Записки декабриста И. И. Горбачевского. 1916.
«В Одессе я встретил Пушкина; он служил тогда в Бессарабии при ген. Инзове. Я еще прежде этого имел случай видеть его в Тульчине у Киселева. Знаком я с ним не был, но в обществе раза три встречал. Как человек, он мне не понравился. Какое-то бретерство, самодовольство и желание осмеять, уколоть других. Тогда же многие из знавших его говорили, что рано или поздно, а умереть ему на дуэли.»
Н.В. Басаргин (декабрист). Записки, 1917, изд. «Огни», стр. 24
«Был тут в графской канцелярии Пушкин. Чиновник, что ли. Бывало, больно задолжает, да всегда отдаст с процентами. Возил я его раз на хутор Рено. Следовало пять рублей; говорит: в другой раз отдам. Прошло с неделю. Выходит: вези на хутор Рено!: Повез опять: Следовало уже десять рублей, а он и в этот раз не отдаал. Возил я его и в третий, и опять в долг: нечего было делать; и рад бы не ехать, да нельзя: свиреп был, да и ходил с железной дубинкой. Прошла неделя, другая. Прихожу я к нему на квартиру. Вхожу в комнату: он брился. Я к нему. Ваше благородие, денег пожалуйсте, и начал просить. Как ругнет он меня, да как бросится с бритвой! Я бежал, давай бог, ноги, чуть не зарезал. С той поры я так и бросил. Думаю себе: пропали деньги, и искать нечего, а уж больше не повезу.»
К. П. Зеленецкий со слов одесского извозчика Березы. Из записной книжки. А. С. Пушкин. Сборник, изд. П. Бартеневым. II. М., 1885, стр. 95
«С Пушкиным я говорю не более четырех слов в две недели, он боится меня. (:) Я не люблю его манер и не такой уже поклонник его таланта, — нельзя быть истинным поэтом, не работая постоянно для расширения своих познаний, а их у него недостаточно.»
Гр.М.С. Воронцов — П.Д. Киселеву, 6 марта 1824 го. Пушкин и его современники, XXXVII, 140.
«: Кстати: повторяю мою просьбу — избавьте меня от Пушкина, это, может быть, превосходный малый и хороший поэт, но мне бы не хотелось иметь его дольше ни в Одессе, ни в Кишиневе.»
Гр. М.С. Воронцов — гр. К.В. Нессельроде, 2 мая 1824 г., из Кишинева. Пушкин и его совр-ки, XVI, 68.
«Теперь я ничего не пишу; хлопоты другого рода. Неприятности всякого рода: скучно и пыльно. Сюда приехала кн. Вера Вяземская, добрая и милая баба, но МУЖУ был бы я больше рад.»
Пушкин — брату Льву, 13 июня 1824г., из Одессы
«Княгиня Вяземская (В.Ф., жена поэта) в 1824 г. жила в Одессе с сыном Николаем, лет семи. Пушкин очень его любил и учил всяким пакостям. «Будь он постарше, я бы вас до него не допустила.» Иногда он пропадал. — Где вы были? — На кораблях. Целые трое суток пили и кутили.»
П. И. Бартенев со слов кн. В.Ф. Вяземской. Рус. Арх., 1888, II, 306
«Я оглядываюсь: вижу на крыльце Пушкина, босиком, в одной рубашке, с поднятыми вверх руками. Выскакиваю из саней, беру его в охапку, тащу в комнату. Смотрим друг на друга, целуемся, молчим. Он забыл, что надобно прикрыть наготу, я не думал о заиндевевшей шубе. Прибежавшая старуха застала нас в объятиях друг друга в том самом виде: один — почти голый, другой — весь забросанный снегом. Наконец мы очнулись. Совестно стало перед этой женщиной, впрочем, ОНА ВСЕ ПОНЯЛА.»
И.И. Пущин. Записки. Л. Майков. 78-83
«Вот здесь стояла баня, куда отсылали ночевать Пушкина: Евпраксия Николаевна, покойница, говаривала: «Мать боялась, чтобы в доме ночевал чужой мужчина. Ну и посылали его в баню, с братом Алексеем Николаевичем (Вульфом). ТАК И ЗНАЛИ ВСЕ.» Федор Михайлович, тригорский старожил. — Леонид Гроссман. Вокруг Пушкина.
Библиотека «Огонек», 1928, 14
«Когда псковский архиеписком Евгений посетил Святогорский монастырь, к нему внезапно явился с ярмарки Пушкин в одежде русского мужика, чем очень удивил преосвященного.»
П. В. Киреевский по записи П. И. Бартенева. Рассказы о Пушкине, 53
«1825 год: 29 мая в Святых Горах, здесь имел щастие видеть Алекандру Сергеевича г-на Пушкина, который некоторым образом удивил странною своею одеждой, а на прим. У него была надета на голове соломенная шляпа — в ситцевой красной рубашке, опоясавши голубою ленточкою с железною в руке тростию с предлинными черными бакенбардами, которые более походят на бороду так же с предлинными ногтями, с которыми он очищал шкорлупу в апельсинах и ел их с большим аппетитом, я думаю около ? дюжины.»
Торговец И. И. Лапин. Из дневника. Л. Софийский. Город Опочка, 203
«Ярмарка тут в монастыре бывает в девятую пятницу перед Петровками; народу много собирается; и он туда хаживал, как есть, бывало, как дома: рубаха красная, не брит, не стрижен, чудно так, палка железная в руках; придет в народ, тут гулянье, а он сядет наземь, соберет к себе нищих, слепцов, они ему песни поют, стихи сказывают. Так вот был раз, еще спервоначалу приехал туда капитан-исправник на ярмарку: ходит, смотрит, что за человек чудной в красной рубахе с нищими сидит? Посылает спросить, кто, мол, такой? А Александр-то Сергеич тоже на него смотрит, зло так, да и говорит эдак скоро (грубо так он всегда говорил): «Скажи капитану-исправнику, что он меня не боится и я его не боюсь, а если надо ему меня знать, так я Пушкин.»
Дворовый Петр, служивший у Пушкина в кучерах. К.Я Тимофеев. Могила Пушкина и село Михайловское. Журн. Мин. Нар. Просв., 1859, т. 103, отд II, 148
«Он все с Ариной Родионовной, коли дома. Чуть встанет утром, уже бежит ее глядеть: «здорова ли мама?» Он ее все мама называл. А она ему бывало: «Батюшка ты, за что мы меня все мамой зовешь, какая я тебе мать?» Разумеется, ты мне мать: не то мать, что родила, а то, что своей грудью вскормила.» (*Арина Родионовна не была кормилицею Пушкина). И уж чуть старуха занеможет там что ли, он уж все за ней.»
К. Я. Тимофеев. Могила Пушкина и село Михайловское. Журн. Мин. Нар. Просв., 1859, т.103, отд. II, стр. 144-150
«По приезде в Москву Пушкин введен прямо в кабинет государя; дверь замкнулась, и, когда снова отворилась, Пушкин вышел со слезами на глазах, бодрым, веселым, счастливым. Государь его принял, как отец сына, все ему простил, все забыл, обещал покровительство свое.»
Н.М. Смирнов. Памятные заметки. Рус. Арх., 1882, I, 231
«Между прочим, приезжает сам Пушкин. Я не опомнился, — «Мы с вами давно знакомы, — сказал он мне, — и мне очень приятно утвердить и укрепить наше знакомство нынче.» Пробыл минут пять — превертлявый и ничего не обещающий снаружи человек.»
М. П. Погодин. Дневник, 11 сентября 1826 г. Пушкин и его совр-ки, XIX-XX, 73.
«Я познакомился с поэтом Пушкиным. Рожа ничего не обещающая. Он читал у Вяземского свою трагедию Борис Годунов.»
А.Я. Булгаков (московский почт-директор) — К.Я. Булгакову, 5 окт. 1826 г. Рус. Арх, 1901, II, 405
«Вероятно встречусь с Пушкиным, с которым и желал бы познакомиться; но с другой стороны слышал так много дурного насчет его нравственности, что больно встретить подобные свойства в таком великом гении. Он, говорят, несет большую дичь — и публично.»
Неизвестный — гр. М. Ю. Виельгорскому, 6 ноября 1826 г., из Москвы. Б. Модзалевский. Пушкин под тайным надзором, 33.
«Итальянец Гальяни имел в то время в Твери ресторан или гостиницу, которая считалась тогда лучшею. Здесь-то неоднократно и бывал Пушкин. Одна современница Пушкина передавала нам, что однажды ее муж, тогда еще молодой человек 16-ти лет, встретил здесь Пушкина и рассказывал об этом так: «Я сейчас видел Пушкина. Он сидит у Гальяни на окне, поджав ноги, и глотает персики. Как он напомнил мне обезьяну!»
В. И. Колосов. Пушкин в Тверской губернии. Рус. Старн, 1888, т. 60, стр. 85
«28 дек. 1826 г. У Пушкина (т. е. в квартире Соболевского). Досадно, что свинья Соболевский свинствует при всех. Досадно, что Пушкин в развращенном виде пришел при Волкове.»
М. П. Погодин. Дневник. Ник. Барсуков. Жизнь и труды М.П. Погодина. Кн. II, изд. 2, стр. 64
«Март. В субботу на Тверском я в первый раз увидел Пушкина; он туда пришел с Корсаковым, сел с несколькими знакомыми на скамейку и, когда мимо проходили советники гражданской палаты Зубков и Данзас, он подбежал к первому и сказал: «Что ты на меня не глядишь? Жить без тебя не могу!» Зубков поцеловал его.»
В. Ф. Щербаков. Из заметок о пребывании Пушкина в Москве. Собр. Соч. Пушкина, ред Ефремова, 1905, т. VIII, стр. 111
«Пушкин очень переменился и наружностью: страшные черные бакенбарды придали лицу его какое-то чертовское выражение.»
П. Л. Яковлев — А. Е. Измайлову, 21 марта 1827 года из Москвы.
«Княгиня Вяземская говорит, что Пушкин был у них в доме, как сын. Иногда, не заставая их дома, он уляжется на большой скамейке перед камином и дожидается их возвращения или возится с молодым князем Павлом. Раз княгиня застала, как они барахтались и плевали друг в друга.»
П. И. Бартенев со слов кн. В. Ф. Вяземской. Рус. Арх., 1888, II, 310
«Александр Пушкин, отправляющийся нынче в ночь, доставит тебе это письмо. Постарайся с ним СБЛИЗИТЬСЯ; нельзя довольно оченить наслаждение БЫТЬ С НИМ ЧАСТО ВМЕСТЕ, размышляя о впечатлениях, которые возбуждаются в нас ЕГО НЕОБЫЧАЙНЫМИ ДАРОВАНИЯМИ. Он стократ занимательнее В МУЖСКОМ ОБЩЕСТВЕ, нежели в женском, в котором, дробясь беспрестанно на мелочь, он только тогда делается ДЛЯ ЭТИХ САМОК понятным.»
А. А. Муханов — Н.А. Муханову, из Москвы, 19 мая 1927. Щукинский сборник, X, 353
«Пушкин любил веселую компанию молодых людей. У него было много приятелей между подростками и юнкерами. Около 1827 года в Петербурге водил он знакомство с гвардейскою молодежью и приниимал деятельное участие в кутежах и попойках. Однажды пригласил он несколько человек в тогдашний ресторан Доминика и угощал их на славу.»
Кн. А. Ф. Голицын-Прозоровский по записи П. И. Бартенева. Рус. Арх., 1888, III, 468.
«26 ноября 1827 г. Я пошел во втором часу к барону Дельвигу. У него застал Ф. В. Булгарина и А.С. Пушкина. В беседе с ними я просидел до трех часов. Последнего я желал давно видеть и увидел — маленькую белоглазую штучку, более мальчика и ветреного шалуна, чем мужа.»
И. А. Второв. Из дневника. М. Ф. Де Пуле. Отец и сын. Рус. Вестник, 1875, авг., 579
«(У польского художника Ваньковича, в Петербурге) Среди картин, развешанных по стенам, в глаза бросились два больших портрета, стоящих на мольберте друг около друга. Одним из них был портрет Мицкевича в бурке, опирающийся на скалу, рядом стоял второй портрет совершенно одинакового размера. Он изображал мужчину, закутанного в широкий плащ-альмавиву с клетчатой подкладкой и стоящего в созерцании и раздумьи под тенистым деревом. Лицо очень неприветливое, цвет его какой-то странный, но все-таки инстинктивно можно было угадать, что он естественный; черты лица мало интересные, тем более, что портрет сделан был en face, лезущим в глаза; блики с тенями от дерева отчасти скользили по лицу, все это вместе заставляло смотреть на полотно с некоторым отвращением. «Кто это такой?» — спросил я. «Да разве ты не знаешь? Это — Пушкин, и притом похожий, как две капли воды:»»
Станислав Моравский. Воспоминания. Московский Пушкинист, II, 255
«Я не спускал глаз с Пушкина, сидевшего против меня. Небрежность его одежды, растрепанные (он был немного плешив) волосы и бакенбарды, искривленные в противоположные стороны подошвы и, в особенности, каблуки свидетельствовали не только о недостатке внимания к себе, но и о неряшливости. Цветом лица Пушкин отличался от остальных. Объяснялось это тем, что в его жилах текла арапская кровь Ганнибала, которая даже через несколько поколений примешала свою сажу к нашему славянскому молоку. (:) С тех пор я часто встречал Пушкина. За исключеним одного раза, на балу, никогда я его не видел в нестоптанных сапогах. Манер у него не было никаких. Вообще держал себя он так, что я никогда бы не догадался, что это Пушкин, что это дворянин древнего рода. В обхождении он был очень приветлив. Роста был небольшого; идя, неловко волочил ноги, и походка у него была неуклюжая. Все портреты его, в общем, похожи, но несколько приукрашены. Его речь отличалась плавностью, в ней часто мелькали грубые выражения. Когда мне случалось немножко побыть с ним, я неизменно чувствовал, что мне трудно было бы привязаться к нему, как к человеку. В то время вся столичная публика относилась к нему с необыкновенным энтузиазмом, восхищением, восторгом.»
Д-р Станислав Моравский. Воспоминания. Красная Газета, 1928, №318.
«С 1826 года я довольно часто встречался с Пушкиным в Москве и Петербурге, куда он скоро потом переселился. Он легко знакомился, сближался, особенно с МОЛОДЫМИ ЛЮДЬМИ, вел, по-видимому, самую рассеянную жизнь, танцевал на балах, волочился за женщинами, играл в карты, участвовал в пирах тогдашней молодежи, посещал разные слои общества.»
Н.В. Путята. Из записной книжки. Рус. Арх., 1899, II, 350
«Неужели вы думаете, что Пушкин и князь Вяземский, действительно, руководствовались желанием служить его величеству, как верные подданные, когда они просили позволения следовать за главной императорской квартирой? Нет, не было ничего подобного; они уже так заявили себя и так нравственно испорчены, что не могли питать столь благородные чувства. Поверьте мне, что в своей просьбе они не имели другой цели, как найти новое поприще для распространения своих безнравственных принципов, которые доставили бы им в скором времени множество последователей среди молодых офицеров.»
Вел. Кн. Константин Павлович — ген. А.Х. Бенкендорфу. 27 апр. 1828 г., из Варшавы. Рус. Арх., 1884.
«Мая 6. 1828. Воскресенье. Ходил в Летнем Саду. Видел Пушкина, Плетнева и Вяземского. Пушкин взял под руку — походите с нами, и я ходил в саду. Вы здесь гуляете в качестве чиновника, а не в качестве наблюдателя и поэта (на мне орден). — «У меня нет детей, а все (выблядки). Не присылайте ко мне вашего журнала» (Федоров в то время издавал журнал: «Новая Детская Библиотека»).
Б.М. Федоров. Из дневника. Русский Библиофил, 1911, №5, стр. 34
«Здесь мне очень весело. Соседи ездят смотреть на меня, как на собаку Мунито. На днях был сборище у одного соседа; я должен был туда приехать. Дети его родственницы, балованные ребятишки, хотели непременно туда же ехать; мать принесла им изюму и черносливу и думала тихонько от них убраться, но Петр Маркович (отец А.П. Керн) их взбудоражил; он к ним прибежал: «Дети, дети мать вас обманывает! Не ешьте черносливу, поезжайте с нею, там будет Пушкин: он весь сахарный, а ЗАД У НЕГО ЯБЛОЧНЫЙ!»
Пушкин — бар. А. А. Дельвигу, в сер. ноября 1828 г., из Малинников.
«В первый раз Пушкин читал нам «Полтаву» в Москве у Сергея Киселева при Американце Толстом, сыне Башилова, который за обедом нарезался и которого во время чтения вырвало чуть ли не на Толстого.»
Кн. П. А. Вяземский, X, 3
«Как особенность его, рассказывали, что он очень любил общество женской прислуги — экономок, приживалок и горничных. Одна почтенная старушка, некая Наталья Филипповна, прислуга дяди, Алексея Николаевича Вульфа, рассказывала мне, как Пушкин любил вставать рано, и зимой, когда девушки топили печи, и в доме еще была тишина, приходил к ним, шутил с ними и пугал. В обращении с ними он был так прост, что они отвечали ему шутками, называли его «фармазоном» и, глядя на его длинные выхоленные ногти, называли его «дьяволом с когтями».
Ан. Ник. Панафидина. Воспоминания. Материалы Обще-ва Изуч. Тверск. Края. Вып. 6, апрель 1828, стр. 22
«Тотчас по приезде в Петербург, Гоголь, движимый потребностью видеть поэта, который занимал его воображение еще на школьной скамье, прямо из дома отправился к нему. (:) Он смело позвонил и на вопрос: «Дома ли хозяин», услыхал ответ слуги: «почивают!» Было уже поздно на дворе. Гоголь с великим участием спросил: «Верно, всю ночь работал?» — «Как же, работал, — отвечал слуга, — В картишки играл». Гоголь признавался, что то был первый удар, нанесенный школьной идеализации его. Он иначе не представлял себе Пушкина до тех пор, как окруженного постоянно облаком вдохновения.»
П.В. Анненков со слов Гоголя. Материалы, 360
«Я должен сознаться, что великий наш поэт оставил во мне, как ребенке, самое неприятное впечатление; бывало, приедет к нам и тотчас отправится в столовую, где я с братом занимался рисованием глаз и носов или складыванием вырезных географических карт. Пушкин, первым делом, находил нужным испортить нам наши рисунки, нарисовав очки на глазах, нами нарисованных, а под носами черные пятна, говоря, что теперь у всех насморк, а потому без этих «капель» (черных пятен) носы не будут натуральны. Если мы занимались складными картами, Александр Сергеевич непременно переломает, бывало, кусочки и в заключение ущипнет меня или брата довольно больно, что заставляло нас кричать. Ни один приезд к нам Александра Сергеевича не проходил без какой-нибудь с его стороны злой шалости.»
И.А. Аресеньев.Слово живое о неживых. (Из моих воспоминаний). Истор. Вестник, 1887, янв., 78.
«С неделю тому назад завтракал я с Пушкиным, Мицкевичем и другими у Мих. Петровича (Погодина). Первый держал себя ужасно, гадко, отвратительно; второй — прекрасно. Посудите, каковы должны быть разговоры, что второй два раза принужден был сказать: «г. г., порядочные люди и наедине и сами с собою не говорят о таких вещах!»
С.Т.Аксаков — С. П. Шевыреву, 26 марта 1829 г., из Москвы. Рус. Арх., 1878.
«Пушкин написал и напечатал две преругательные эпиграммы на Каченовского. Пушкин бесится на него за то, что помещает статьи Надеждина, где колют его нравственность: Пушкин собирается писать историю Малороссии; но я не думаю, чтобы он был способен к труду медленному и часто мелочному по необходимости. — Он теперь увивается в Москве около Ушак. У меня обедали: Пушкин, Мицкевич, Аксаков, Верстовский etc. Разговор был занимателен от: до Евангелия. Но много было сального, которое не понравилось»
М. П. Погодин — С.П. Шевыреву, 28 апр. 1829 г., из Москвы. Рус. Арх., 1882.
«(А.О. Смирнова): — «Пушкин — любитель непристойного.» (Н.Д. Киселев): «К несчастью, я это знаю и никогда не мог себе объяснить эту антитезу перехода от непристойного к возвышенному».
А. О. Смирнова, 224
«В Екатериноградской станице встретил я Пушкина: Все начало принимать воинственный вид, в ожидании скорого отправления. Пушкин из первых оделся в черкесский костюм, вооружился шашкой, кинжалом, пистолетом; подражая ему, многие из мирных людей накупили у казаков кавказских нарядов и оружия. (:) Пушкин очень любил расписывать двери и стены мелом и углем в отводившихся для ночлега казенных домиках. Его рисунки и стихи очень забавляли публику, но вместе с тем возбуждали неудовольствие и ворчание старых инвалидов-сторожей, которые немедленно стирали все тряпкой; когда же их останавливали, говоря: «Братцы, не троньте, ведь это писал Пушкин», то раз один из старых ветеранов ответил: «Пушкин или Кукушкин — все равно, но зачем же казенные стены пачкать, комендант за это с нашего брата строго взыскивает».
Н.Б. Потокский. Рус. Стар., 1880, т. 28, 577
«Около заката солнца прибыли в Коби. В ожидании чая и ужина наше общество разбрелось по окрестностям поста любоваться окружающими его скалами. В двух верстах находится довольно большой аул. Пушкину пришла мысль осмотреть его; нас человек 20 отправились в путь. Ал. С-ч набросил на плечи плащ и на голову надел красную турецкую фесс, захватив по дороге толстую, суковатую палку и так, выступая впереди публики, открыл шествие. (:) Густая толпа нас не оставляла. Осетины, обыватели аула, расспрашивали нашего переводчика о «красном человеке», тот отвечал им, что это «большой господин». Ал. С-ч вышел вперед ии приказал переводчику сказать им, что «красный — не человек, а шайтан (черт); что его поймали еще маленьким в горах русские; между ними он привык, вырос и теперь живет подобно им». И когда тот передал им все то, толпа начала понемногу отступать, видимо, испуганная; в это время Ал. С-ч поднял руки вверх, состроил сатирическую гримасу и бросился в толпу. Поднялся страшный шум, визг, писк детей — горцы бросились врассыпную но, отбежав, начали бросать в нас камнями, а потом и приближаться все ближе, так что камни засвистели над нашими головами. Эта шутка Ал. С-ча могла кончиться очень печально для нас, если бы постовой начальник не поспешил к нам с казаками.»
Н. Б. Потокский, Воспоминания. Рус. Стар., 1880, т. 28, 579
«Кстати об этом бале (у французского посланника). Вы могли бы сказать Пушкину, что неприлично ему одному быть во фраке, когда мы все были в мундирах, и что он мог бы завести себе по крайней мере дворянский мундир; впоследствии, в подобном случае пусть так и сделает.»
Имп. Николай I в пометке на письме к нему Бенкендорфа. Старина и Новизна, VI, 7. Ср. письмо Бенкенорфа Пушкину от 28 янв. 1830 г. Переписка Пушкина, II.
«Присоединяю к моему посланию письмо нашего пресловутого Пушкина. Эти строки великолепно его характеризуют во всем его легкомыслии, во всей его беззаботной ветренности. К несчастью, это человек, не думающий ни о чем, но готовый на все. Лишь минутное настроение руководит им в его действиях.»
М. Я. Фон-Фок — генералу А.Х. Бенкендорфу, 13 мая 1830 г. Б. Модзалевский, 53
«Сестра сообщает мне любопытную новость — свадьбу Пушкина на Гончаровой, первостатейной московской красавице. Желаю ему быть счастливому, но не знаю, возможно ли надеяться этого с его нравами и с его образом мыслей. Если круговая порука есть в порядке вещей, то сколько ему бедному носить рогов, — это тем вероятнее, что первым его делом будет развратить жену. — Желаю, чтоб я во всем ошибся.»
Ал. Н. Вульф. Дневник, 28 июня 1830 г. Пушкин и его совр-ки, XXI-XXII, 124
«Мне рассказали анекдот о поэте Пушкине. Кто-то, увидав его после долгого отсутствия, спрашивает его: «что это, дорогой мой, мне говорят, что вы женитесь?» — «Конечно, — ответил тот, — И не думайте, что это будет последняя глупость, которую я совершу в своей жизни». Каков молодец! Приятно это должно быть для невесты. Охота идти за него!»
А. Я. Булгаков — К. Я. Булгакову, из Москвы, 2 июля 1830 г. Рус. Арх., 1901, III, 482.
«Моя невестка очаровательна, она заслуживала бы иметь мужем более милого парня, чем Александр, который, при всем уважении моем к его шедеврам, стал раздражителем, как беременная женщина; он написал мне письмо такое нахальное и глупое, что пусть меня похоронят живою, если оно когда-нибудь дойдет до потомства, хотя, по-видимому, он питал эту надежду, судя по старанию, которое он приложил к тому, чтобы письмо до меня дошло.»
О.С. Павлищева (сестра поэта) — мужу своему Н.И. Павлищеву, 9 июля 1831 г. Пушкин и его совр-ки, XV, 76.
«Пушкин, живший в Царском Селе, близ Китайского домика, полюбил молодого гусара (графа Васильева) и частенько утром, когда он возвращался с ученья домой, зазывал к себе, шутил, смеялся, рассказывал или сам слушал рассказы о новостях дня. Однажды в жаркий летний день граф Васильев, зайдя к нему, застал его чуть ли не в прародительском костюме. «Ну уж, извините, — засмеялся поэт, пожимая ему руку, — жара стоит африканская, а у нас там, в Африке, ходят в таких костюмах.»
П. К. Мартьянов со слов графа А. В. Васильева. Новые сведения о Лермонтове. Истор. Вестн., 1892, т. 50, стр. 384
«(По поводу стихов Пушкина на взятие Варшавы). Мне досадно, что ты хвалишь Пушкина за последние его вирши. Он мне так огадился как человек, что я потерял к нему уважение даже как к поэту: Теперешний Пушкин есть человек, остановившийся на половине своего поприща, и который, вместо того, чтобы смотреть прямо в лицо Аполлону, оглядывается по сторонам и ищет других божеств, для принесения им в жертву своего дара. Упал, упал Пушкин и — признаюсь, мне весьма жаль этого. О, честолюбие и златолюбие.»
Н. А. Мельгунов — С. П. Шевыреву, 21 декабря 1831 г. А. И Кирпичников. Очерки по истории новой русской литературы. Т. II, изд. 2, М., 1903
«Пушкин, когда хвалил какую-нибудь вещь, нередко приговаривал: «Да, это вещь не простая, ЧИСТЫЙ ГОЛУБЕЦ».
Граф В. А. Сологуб, 6.
«(Посещение Пушкиным университета и его спор с Каченовским о «Слове о полку Игореве».) Разговор был крупный, и тогдашний студент-очевидец М. Д. Перемышльский передавал мне, что Пушкин показался студентам очень похожим на обезьяну, и что один из ниих, по поводу спора, тут же экспромтировал:
Мопса старая вступила
С обезьяной в страшный спор:
Утверждала, говорила,
Что песнь Игорева вздор.
Обезьяна строит рожи,
Просит факты указать;
Мопса рвется вон из кожи,
И не может доказать.
П.А. Ефремов, Соч. Пушкина, изд. 1903 г., т. VII, стр. 475.
«На вечера Н.К. Загряжской являлся по временам поэт Пушкин: но он не производил там эффекта, говорил немного, больше о вещах самых обыкновенных. Пушкин составлял какое-то загадочное, двуличное существо. Он кидался в знать — и хотел быть популярным, являлся в салоны — и держал себя грязно, искал расположения к себе людей влиятельных и высшего круга — и не имел ничего грациозного в манерах и вел себя надменно. Он был и консерватор, и революционер. С удовольствием принял звание камер-юнкера, а вертелся в кругу людей, не слишком симпатизировавших двору. Толкался по гостиным и занимался сочинениями. Избалованный похвалами своих современников и журналистов, он вносил в свое общество какую-то самоуверенность, которая отталкивала от него знакомых. Он не принадлежал к числу людей, которые могут увлечься откровенностьию и задушевностию: всегда в нем видно было стремление быть АВТОРИТЕТОМ. В высшем кругу этого ему не удавалось: там обыкновенно принимают поэтов совсем с другою целлью и не столько им желают услужать, сколько сами требуют от них угождений. К сожалению, многие подчиняются этому требованию, и едва ли не было заметно это в Пушкине.»
В. И. Сафонович. Рус.Арх., 1903, 1, 492
«Пушкин всегда ездил на пожары и любил смотреть, как кошки ходят по раскаленной крыше. Пушкин говорил, что ничего нет смешнее этого вида.»
Н.В. Гоголь. Дневник. Рус.Арх., 1902, 1, 551
«К нам часто приезжала княжна Г., общая «кузина», как ее все называли, дурнушка, недалекая старая дева, воображавшая, что она неотразима. Пушкин жестоко пользовался ее слабостью и подсмеивался над нею. Когда «кузина» являлась к нам, он вздыхал, бросал на нее пламенные взоры, становился перед нею на колени, целовал ее руки и умолял окружающих оставить их вдвоем. Кузина млела от восторга и, сидя за картами (Пушкин непременно садился рядом с ней), много раз в продолжение вечера роняла на пол платок, а Пушкин, подымая, каждый раз жал ей ногу.»
В. А. Нащокина, Новое время, №8122
«В пример милой веселости Пушкина Нащокин рассказал следующий случай. Они жили у Старого Пимена, в доме Иванова. Напротив их квартиры жил какой-то чиновник, рыжий и кривой, жена у этого чиновника была тоже рыжая и кривая, сынишка — рыжий и кривой. Пушкин, для шуток, вздумал волочиться за супругой и любовался, добившись того, что та стала воображать, будто действительно ему нравится, и начала кокетничать. Начались пересылки: кривой мальчик прихаживал от матушки узнать от Александра Сергеевича, который час и пр. Сама матушка с жеманством и принарядившись прохаживалась мимо окон, давая знаки Пушкину, на которые тот отвечал преуморительными знаками. Случилось, что приехал с Кавказа Лев Сергеевич и привез с собой красильный порошок, которым можно было совсем перекрасить волосы. Раз почтенные супруги куда-то отправились, остался один рыжий мальчик. Пушкин вздумал зазвать его и перекрасить.»
П. И. Бартенев. Рассказы о Пушкине, 33.
«Александра была некрасивая, но весьма умная девушка. Еще до брака Пушкина на Натали, Александрина знала наизусть все стихотворения своего будущего зятя и была влюблена в него заочно. Вскоре после брака Пушкин сошелся с Александриною и жил с нею. Факт этот не подлежит сомнению. Александрина сознавалась в этом г-же Полетике.»
Кн. А. В. Трубецкой. Рассказ об отношении Пушкина к Дантесу. П.Е. Щеголев, 404.
(«Девица-кавалерист» Н.А. Дурова (Ал. Андр. Александров) приехала из Елабуги в Петербург устраивать издание своих «Записок», которыми очень интересовался Пушкин) 28 мая 1836 г. «Что вы не остановились у меня, Александр Андреевич? — спрашивал у меня Пушкин, — не угодно ли занять мою квартиру в городе? Я теперь живу на даче.» «Много обязан вам, Александр Сергеевич! И очень охотно принимаю ваше предложение.!» Он уехал, оставив меня очарованною обязательностью его поступков и тою честью, что буду жить у него. 30 мая. Сегодня принесли мне записку от Александра Сергеевича; он пишет, что прочитал мою рукопись, к этому присоединено множество похвал и заключил вопросом: переехала ли я на его квартиру, которая готова уже к принятию меня. Я послала узнать, можно ли уже переехать в дом занимаемый А.С. Пушкиным? И получила очень забавный ответ: что квартира эта не только не в моей власти, но и не во власти самого Ал. Сергеевича; что, как он переехал на дачу и за наем расплатился совсем, то ее отдали уже другому. (Начало июня.) Александр Сергеевич приехал звать меня обедать к себе. За столом я имела случай заметить странность в моем любезном хозяине; у него четверо детей, старшая из них, девочка лет пяти, как мне показалось, сидела с нами за столом; друг Пушкина спросил ее: не раздумала ли она идти за него замуж? — Нет, отвечало дитя, не раздумала. — А за кого ты охотнее пойдешь, за меня или за папеньку? — За тебя и за папеньку. — Кого же ты больше любишь, меня или папеньку? — Тебя больше люблю и папеньку больше люблю. — Ну а этого гостя, — спросил Александр Сергеевич, указывая на меня — любишь? Хочешь за него замуж? — Девочка отвечала поспешно: «нет! Нет!» При этом ответе я увидела, что Пушкин покраснел. Я стала говорить, чтобы прервать молчание, которое очень некстати наступило. (:) Но Александр Сергеевич!.. Отчего он покраснел?:
Александров. «Год жизни в Петербурге, или невыгоды третьего посещения» СПб, 1838
«Неизвестно, по каким причинам голландский посланник Геккерен усыновил Дантеса и объявил его своим наследником (в мае-июне 1836 г.). Дантес возымел великий успех в обществе; дамы вырывали его одна у другой. В доме Пушкина он очутился своим человеком.»
(В.В.Ленц). Приключения лифляндца в Петербурге. Рус.Арх., 1878, 1, 454
«Пушкин часто бывал в обществе кавалергардов, и Т.В. Шлыкова, вспоминая про Пушкина, говаривала, что в театре встречала его постоянно с кавалергардами.»
П.И. Бартенев. Из записной книжки. Рус.Арх., 1912, II, 160.
«Дантес был статен, красив; на вид ему было то время лет 20, много 22 года. Как иностранец, он был пообразованнее нас, пажей, и, как француз, — остроумен, жив, весел. И за ним водились шалости, но совершенно невинные и свойственные молоодежи, кроме одной, о которой мы узнали гораздо позднее. Не знаю, как сказать: он ли жил с Геккерном, или Геккерн жил с ним: В то время в высшем обществе было развито бугрство. Судя по тому, что Дантес постоянно ухаживал за дамами, надо полагать, что в сношениях с Геккерном он играл только пассивную роль. Он был очень красив и постоянный успех в дамском обществе избаловал его. (:) Надо признаться, при всем уважении к высокому таланту Пушкина, это был характер невыносимый. Он как будто боялся, что его мало уважают, недостаточно почета оказывают; мы, конечно, боготворили его музу, а он считал, что мы мало перед ним преклоняемся.»
Кн. А. В. Трубецкой. Об отношениях Пушкина к Дантесу. П. Е. Щеголев, 400.
«Дантес обладал безукоризненно-правильными, красивыми чертами лица. Ростом он был выше среднего, к которому очень шла полурыцарская, нарядная, кавалергардская форма.»
Л.Н. Павлищев со слов О.С. Павлищевой. Л.Павлищев, 421
«Видный, очень красивый, прекрасно воспитанный, умный, высшего общества светский человек, чрезвычайно ценимый, как я это видел за границей, русской аристократией. И вел. Кн. Миихаилу Павловичу нравилось его остроумие, и потому он любил с ним беседовать.»
А. И. Злотницкий. С. А Панчулидзев, стр. 77
«Это был столь же ловкий, как и умный человек, но обладал особенно злым языком, от которого и мне доставалось; его остроты вызывали у молодых офицеров смех.»
Ген. Р. Е. Гринвальд. Записки. С. А. Панчулидзев, стр. 77
«Красивой наружности, ловкий, веселый и забавный, болтливый, как все французы, Дантес был везде принят дружески, понравился даже Пушкину, дал ему прозвание Pacha a trois queues (трехбунчужный паша), когда однажды тот приехал на бал с женою и ее двумя сестрами.»
Н. М. Смирнов. Из памятных заметок. Рус. Арх., 1882.
«Старик Геккерен был человек хитрый, расчетливый, молодой же Геккерен был человек практический, дюжинный, добрый малый, балагур, вовсе не ловелас, ни дон-жуан, а приехавший в Россию сделать карьеру. Волокитство его не нарушало никаких великосветских петербургских приличий.»
Кн. П.П. Вяземский. Собр. Соч. 558.
«Ставши женихом Екатерины Гончаровой, Дантес поехал представляться ее тетушке, фрейлине Загряжской. — «Говорят, что вы очень красивы, дайте-ка на себя поглядеть», — сказала старая фрейлина и велела принести две свечи, чтобы получше его рассмотреть. «Верно! Вы очень хороши!» — сказала она, закончив осмотр.»
Луи Метман (внук Дантеса) по записи Я. Б. Полонского. Посл. Нов., 1930, №3340
«22 января 1837 г. Пятница. На балу я не танцевала, было слишком тесно. В мрачном молчании я восхищенно любовалась г-жею Пушкиной. Какое восхитительное создание! (:) Минуту спустя я заметила проходившего А. С. Пушкина. Какой урод!»
А. К. Мердер. Листки из дневника. Рус. Стар. 1900, т. 103.
«Идалия Григорьевна Полетика, овдовев, жила до глубокой старости в Одессе, в доме брата своего гр. А. С. Строганова. Она не скрывала своей ненависти к памяти Пушкина: Она собиралась подъехать к памятнику Пушкина, чтобы плюнуть на него.
П. И. Бартенев со слов кн. В. Ф. Вяземской. Рус. Арх., 1908, III, 294
«Граф А. Г. Строганов говорит, что после поединка он ездил в дом раненого Пушкина, но увидал там такие разбойнические лица и такую сволочь, что предупредил отца своего не ездить туда.»
П. И. Бартенев. Из записной книжки. Рус. Арх., 1912, II, 160.
«Пушкин, умирая, просил княгиню Долгорукову съездить к Дантесу и сказать ему, что он простил ему. «Moi aussi je lui pardonne (я тоже ему прощаю!)» — ответил с нахальным смехом негодяй.»
Ф. Г. Толь со слов княгини Е. А. Долгоруковой. Декабристы на поселении, 135.
«Жоржу (Дантесу) не в чем себя упрекнуть; его противником был безумец, вызвавший его без всякого разумного повода; ему просто жизнь надоела, и он решился на самоубийство, избрав руку Жоржа орудием для своего переселения в другой мир.»
Барон Геккерен-старший — г-же Дантес, 29 марта 1837 г. Щеголев, 315.
«Долг чести повелевает мне не скрыть от вас того, что общественное мнение высказалось при кончине г. Пушкина с большей силой, чем предполагали. Но необходимо выяснить, что это мнение принадлежит не высшему классу, который понимал, что в таких роковых событиях мой сын по справедливости не заслуживает ни малейшего упрека. Чувства, о которых я говорю, принадлежат лицам из третьего сословия, если так можно назвать в России класс, промежуточный между настоящей аристократией и высшими должностными лицами, с одной стороны, и народной массой, совершенно суждой событию, о котором она и судить не может — с другой. Сословие это состоит из литераторов, артистов, чиновников низшего разряда, национальных коммерсантов высшего полета и т.д.»
Барон Геккерен-старший — барону Верстолку, 14 февр. 1837 г., Щеголев, 299.
«Вглядитесь во все беспристрастно, и вы почувствуете, что способности к басовым аккордам недоставало не в голове Пушкина и не в таланте его, а в душе, слишком непостоянной и слабой, или слишком рано развращенной и уже никогда не находившей в себе сил для возрождения (Пушкин измельчался не в разврате, а в салоне). Оттого-то вы можете им восхищаться или лучше не можете не восхищаться, но не можете ему благоговейно кланяться.»
А. С. Хомяков — И. С. Аксакову, в 1859 г. Сочинения А. С. Хомякова, т VIII,стр. 382.
«Жаль Пушкина, как литератора, в то время, когда его талант созревал; но как человек он был дурной.»
Кн. И. Ф. Паскевич — императору Николаю I.
«Жаль поэта — и великая, а человек был дрянной. Корчил Байрона, а пропал, как заяц. Жена его, право, не виновата. Ты знал фигуру Пушкина; можно ли было любить, особенно пьяного!»
Ф. В. Булгарин — А. Я. Стороженке, 4 февр. 1837 г., Стороженки. Фамильный Архив,т. III, Киев, 1907, стр. 29.
«Вот и стихотворец Пушкин умер от поединка. Он был хороший стихотворец; но худой сын, родственник и гражданин. Я его знал в Пскове, где его фамилия.»
Митрополит Евгений (Казанцев) — И. М. Снегиреву, 15 февр. 1837 г. Старина Русской земли. Исслед. И статьи И. М. Снегирева, т. I, кн. I, СПб, 1871.
«19 марта 1837 г. Встретил Дантеса, в санях с жандармом, за ним другой офицер, в санях. Он сидел бодро, в фуражке, разжалованный и высланный за границу.»
А. И. Тургенев. Дневник. Щеголев, 276
«Дай Бог, чтобы тебе не пришлось много пострадать во время твоего ужасного путешествия, — тебе, больному, с двумя открытыми ранами; позволили или, вернее, дали ли тебе время в дороге, чтобы перевязать раны? Не думаю и сильно беспокоюсь об этом.»
Бар. Геккерен-старший — Жоржу Дантесу. Щеголев, 317.
«Несколько дней тому назад был здесь Дантес и пробыл два дня. Он, как говорят, весьма соболезнует о бывшем с ним, но уверяет, чтоо со времени его свадьбы он ни в чем не может себя обвинить касательно Пушкина и жены его, и не имел с нею совершенно никаких сношений, был же вынужден на поединок поведением Пушкина. Всем твердит, что после России все кажется ему petit et mesquin (маленьким и убогим). На лето он переезжает с женой жить сюда.»
Вел. Кн. Михаил Павлович — императору Николаю Павловичу, 2 (14) июня 1837 г., из Баден-Бадена. Рус. Стар., 1902, т. 110.
«Встретивши Дантеса в Бадене, который, как богатый человек и барон, весело прогуливался с шляпой набекрень, вел. Князь Михаил Павлович три дня был очень расстроен. Когда графиня Сологуб-мать, которую он очень любил, спросила у него о причине его расстройства, — он отвечал: «Кого я видел? Дантеса!» — -Воспоминание о Пушкине вас встревожило? — «О нет! Туда ему и дорога!» — Так что же? — Да сам Дантес! Бедный! — Подумайте, ведь он солдат!».»
Кн. В. Ф. Одоевский. Дневник. Щеголев. Дуэль, изд. 3, стр. 450.
«Дантес всегда утверждал, что у его бо-фрера не было серьезных оснований ревновать к нему свою жену. Но Пушкин, человек необузданного характера, тяжко оскорбил Дантеса и его приемного отца. Европейская мерка к этому человеку была неприложима; в гневе это был негр, сорвавшийся с цепи негр. Поэтому дуэль была неизбежна, несмотря на то, что Дантес ее не искал. Дантес поступил как человек, который считает, что за определенные слова должно быть дано удовлетворение. У барьера он не считал нужным сентиментальничать, хотя его противником и был его бо-фрер, так как отдавал себе отчет, что для каждого из дуэлянтов исход мог быть роковым. Он не говорил, что целил Пушкину в ногу, и никто из семьи никогда не слышал от него об угрызениях совести. Напротив, он считал, что выполнил долг чести, и что ему не в чем себя упрекать. Дантес был вполне доволен своей судьбой, и впоследствии не раз говорил, что только вынужденному из-за дуэли отъезду из России он обязан своей блестящей политической карьерой; что не будь этого несчастного поединка, его ждало незавидное будущее командира полка где-нибудь в русской провинции, с большой семьей и недостатком средств.»
Луи Метман по записи Я. Б. Полонского. Посл. Новости, 1930, №3340.
Письмо графа Г. А. Строганова к барону Геккерену.
«Я только что вернулся домой и нашел у себя на письменном столе старинный бокал и при нем любезную записку. Первый, несмотря на всю свою хрупкость, пережил века и стал памятником, соблазнительным лишь для антиквария, а вторая, носящая отпечаток современности, пробуждает недавние воспоминания и укрепляет будущие симпатии. С этой точки зрения и тот и другая для меня очаровательны, другоценны и я испытываю, барон, потребность принести Вам всю мою благодарность. Когда Ваш сын Жорж узнает, что этот бокал находится у меня, скажите ему, что дядя его Строганов хранит ее, как память о благородном и лояльном поведении, которым отмечены последние месяцы его пребывания в России. Если наказанные преступник является примером для толпы, то невинно осужденный, без надежды на восстановление имени, имеет право на сочувствие всех честных людей. Примите, прошу Вас, уверения в моей искренней привязанности и в совершенном моем уважении.
Строганов, СПб, 27 марта 1837 года
Письмо кавалергарда князя Александра Куракина барону Жоржу Дантесу Если, дорогой друг, Вам тяжело было покидать нас, то поверьте, что и мы были глубоко удручены злосчастным исходом Вашего дела. Тот способ, которым Вы были высланы из СПб, не заключает в себе ничего нового для нас, привычных к высылкам такого рода, но, тем не менее, огорчение которое мы испытали, и особенно я, от того, что не могли проститься с Вами перед Вашим отъездом, было чрезвычайно велико. Я надеюсь, что Вы не сомневаетесь в моей дружбе, дорогой Жорж. Бог знает, встретимся ли мы когда-либо. Не пишу Вам о Санкт-Петербурге, так как Вы, наверное, не хотите о нем слышать после всего, что с Вами случилось, а затем здесь нет и ничего нового, что могло бы заинтересовать Вас. Целую Вас нежно, дорогой Геккерен, и прошу Вас вспоминать порою Вашего бывшего сослуживца и друга, будьте счастливы и верьте той искренней привязанности, которую я к Вам питаю.