Журнал «Дантес»

СЕРГЕЙ АНУФРИЕВ

Чудесным летом 1992 года мой друг Владислав Мамышев создал произведение «Троица», постепенно очаровавшее меня своей интригующей подоплекой. Неторопливое созерцание «Троицы» рождало привольные размышления, составившие небольшое исследование, которое и представляется ниже.

Даже торопливого взгляда на «Троицу» достаточно, чтобы понять — стремление ее создать зиждется на глубоком убеждении автора в таинственном и невыразимом тождестве творческой личности с главным Творцом, создавшим все существующее. Это отождествление становится возможным благодаря представлению о Творце как об определенном тождестве Единства и множества, иконографируемом через фигуру Триединства или Троицы. В исследуемой работе мы прежде всего видим три ипостаси Творца, данные автору в наследство мировой традицией. При этом автор, руководствуясь принципом отождествления субъекта и объекта творения, превращает «икону» в «волшебное трюмо». Цель «трюмо» — сакрализовать само тройственное отражение, как становление себя Творцом через расщепление взгляда на самого себя путем «растроенного» зрения. «В глубине» слова «трюмо» скрывается слово «трюм» — указание на скрытый объем, глубину, свойственную любому сакральному изображению. Тройственность (в отличие от двойственности) — это также указание на метафизическую, недостижимую глубину, лежащую под достижимой глубиной «двойного дна». Эта глубина, оставаясь неявной, так или иначе манифестирует себя через различные «фигуры умолчания». К примеру, глядя на триптих, мы сразу осознаем, что центральная фигура изображает Бога-Отца, это очевидно хотя бы потому, что Он никогда не изображается в профиль. Какая же из боковых фигур демонстрирует (между прочим, вслушайтесь в амбивалентность этого слова — встречные «демон-страция» и «де-монстр-ация», отменяющие друг друга и этим обеспечивающие Явление в своей чистоте) Сына, а какая — Духа Святого, становится ясным не сразу, а по зрелом размышлении. Поскольку Сын, в отличие от Духа, был явлен и стал Явлением, то соответственно, тот, на кого указует Отец, и есть Сын, стоящий справа от Отца и подтверждающий его правоту путем указания на условия Творения, то есть на «воды, над которыми носился Дух Святой» (стоящий слева от Отца и подтверждающий свою причастность к первому дню творения таким же указанием на воды).

Обратив с помощью Святой Троицы внимание на изгибающиеся воды реки, мы начинаем понимать тайную связь Троицы со Святым Георгием. Ведь река — это обиталище Дракона или Змия, которого Св. Георгий пронзает в направлении соответствующем божьей благодати — из верхнего правого угла иконы вниз-налево-вниз, к нижнему центру, где корчится поверженная сила Хаоса.

Если, говоря о данном «трюмо», помнить о его зеркальности, то суммированное направление пальцев Троицы, как раз зеркально соответствует направлению благодати, а прутики в руках Сына и Духа Святого придают благодати характер богоутверждающей, карающей десницы. Конечно же, Высшие Силы не индифферентны Бытию, а составляют его сердцевину. Поэтому они не только убивают, но и умирают. Ленточная перепоясанность тела Троицы, видимая на Триптихе, сразу отсылает к перепеленутости тела Богоматери в каноне «Успение». Связь онейроида и самообожествления хорошо известна нам по трансгрессивному делирию, вскрывающему и обнажающему корневые механизмы сна. И именно во сне у души вырастают крылья, имеющиеся у ипостасей Троицы в виде кружевных эполет, «скарализующих плечевых повязок». И также во сне на лице расцветает невольная улыбка, намекающая на тайное, встреченное в ином мире. Именно улыбки красуются на груди Бога в виде кружевных аксельбантов, напоминающих о своем художественном происхождении. Ведь аксельбанты — изобретение барокко, приспособление для офицеров-всадников. Во время рекогносцировки, и вообще сидя на коне, всадник просовывал туда руку, чтобы иметь возможность делать зарисовки вражеских позиций или просто пейзажа, равно как и писать письмо возлюбленной или заметки в дневнике. Аксельбанты — это таинственная улыбка во время войны. В данном случае Троицы мы видим не одну улыбку, а целых четыре — две подгрудные, одну подшейную и одну перевернутую в виде венца на голове. По-видимому, это зашифрованное СССР, устремленное вверх. Что и понятнго, если учесть, что СССР — не только последний прорыв сакрального в нашу историческую реальность, но и государство, единственное из всех имеющее человеческий срок жизни — 74 года. Троица Мамышева также является отражением реального живого человека.

В этом — натура авторского поэзиса, и именно поэтому он предстает в виде божества, не просто изначального, но прошедшего путь от человека к божеству через поэзию, в виде сущности увенчанной, воцарившейся, оставившей позади и борьбу с Хаосом, и Успение, и ангельский полет в небеса. Божество с наградами, с атрибутами не божественности, а ступеней ее достижения. Поэтому оно не на облаках, а на зеленом Парнасе, по античному надменно указует вниз, в мутные воды Хаоса, возвещая жизнь, происшедшую из Хаоса, но преображенную по божественным законам. Можно сказать, что такое положение дел, знаменую высшую точку поэзиса, выводит выше и дальше, в трансперсональные условия. И теми механизмами, которые осущесвляют эту необратимую трансплантацию идентичности, выступают «барабаны разборки», полярные во многом знаменитым «точкам сборки»». Барабаны не просто прокручавают инвариантность проекции эстетического субьекта, но и само прокручивание, проецируясь на собственные механизмы, становится инвариантным, позволяя механизмам работать в режиме тресгрессии. В результате наращиваются метауровни проекционности, выводя эстетическое событие за пределы субъектно-объектных отношений. Рассматриваемая эстетическая модель — это система, состоящая из зрителя и самого изображения Троицы, и таким образом создающая идеальные условия для очищенного «выведенного» эстетического происшествия. «Троица» в этом смысле является продолжением и развитием другой работы В. Мамышева — «Триединство», на которой изображен автор, созерцающий три ипостаси своей идентичности — В. Мамышева (Отец), Гитлера (Сын), Мэрилин Монро (Св. Дух). Открытая проекция автора на самого себя осуществляется через усилие бокового внутреннего зрения, имеющего обратное диагональное направление по отношению к прямому внешнему физическому зрению, и похожего на доминирующее направление божественной силы, изображаемое в иконе также диагональю. Лучи этого зрения не освещают, а скорее освящают созерцаемое, предварительно породив его и представив возможность субъекту объект созерцания. Таким же образом Творец создает существующее — для созерцания своих возможностей.

Автор просматривает свои барабаны авторизующих иллюстративных блоков, подозревая о то, что сама возможность «просмотра» произведена в скрытых целях, — скорее всего, в прямом расщеплении суггестивного потока для инспирации шизо-харизматической «сувенирной Карусели», чье неудержимое стремление соединить центробежное и центростремительное движение сознания и чувств порождает условия для стабилизации эстетического объекта в рамках субъективного фоккуса, проецирующего имаго субъекта.

Прообраз этой экстатической системы можно обнаружить в исходной работе В. Мамышева — «Свет Знаний», где автор смотрит на светящийся экран, в то же время проецируя на него свое сияние. В этой реверсивной эманации становится видно, что экран — это книга, мелькание белых страниц которой является апофеозом логистического «карусельного барабана», выводя эстетический реверс на метауровень Знания. Созерцание, Творение и Мышление идентифицируются здесь, образуя Троицу, где Творение — Отец, Мышление — Сын, Созерцание — Св. Дух.

Раскручивая далее барабан дешифровки, мы замечаем, что христианская Троица бракосочетается с дзэнской «троицей» — сердце, рука, кисть — на нейтральной территории России, где проживает Владислав Мамышев. Поприсутствуем на этом бракосочетании. Мы видим Три Троицы: Отец — Сын — Св. Дух; Творение — Мышление — Созерцание; Сердце — рука- кисть. Они образуют производные от взаимных сочетаний (которых 27):

Отец-Творение-Сердце   Сын-Мышление-Рука     Св. Дух - Созерцание-Кисть
Отец-Мышление-Кисть    Сын-Созерцание-Сердце Св. Дух-Творение-Рука
Отец-Созерцание-Рука   Сын-Творение-Кисть    Св. Дух - Мышление-Сердце

Все эти триады легко вступают в сочетание друг с другом, образуя новые производные:

Отец-Творение-Рука     Сын-Мышление-Сердце   Св. Дух-Созерцание-Сердце
Отец-Мышление-Сердце   Сын-Творение-Рука     Св. Дух - Творение -Кисть
Отец-Созерцание-Кисть  Сын-Созерцание-Кисть  Св. Дух-Мышление-Рука
Отец-Творение-Кисть    Сын-Мышление-Кисть    Св. Дух-Созерцание-Рука
Отец-Мышление-Рука     Сын-Творение-Сердце   Св. Дух - Творение-Сердце
Отец-Созерцание-Сердце Сын-Созерцание-Рука   Св. Дух - Мышление-Кисть

Из всех производных центральной представляется триада триад: Отец-Творение-Кисть; Сын-Мышление-Рука; Св. Дух — Созерцание-Сердце. Если опять-таки, следить за направлениями смыслов, то видно, что объединение центробезного дзенского вектора и центростремительного христианского осуществляется через реверсивную систему «Туда-Сюда». Творец оказывается на кончике кисти, а запредельный Св.Дух — в самом центре — в сердце. Что же касается Сына (божьей десницы), то в его «триаде» связь мышления и руки может показаться странной человеческому сознанию. Однако эта связь очевидна и проходит через мышцу. Мышца связывает не только мышление и руку, но и руку с сердцем и кистью, поскольку форма, устройство мышцы имманентно всем трем предметам дзенского креативного обихода. И так же, как сердце, рука, кисть не обходятся без мышцы, можно сказать, что «русская софийная триада» — Созерцание, Мышление, Творчество — не может обойтись без зрения.

Через такое окошко в сакральности зрения, как «Созерцание», мы можем видеть внутренний корень зрения — корень «зер» (от которого происходит и «зеркало»). Поскольку глаз — круглый как ноль или буква «О», то сразу, по прибавлению «о» к «зер», мы получаем «зеро» (нолль), свидетельствующий, таким образом, что ноль — это не отсутствие, а присутствие. Из ноля можно обозревать положительные, отрицательные и потенциальные числовые ряды. И это не только присутствие, но и наполнение, и, и вследствие этого, отражение, о чем свидетельствует слово «озеро».

Таким образом, если Творение — это прямое действие, а Мышление — извилистое, то Созерцание — нулевое действие, имеющее круглую форму. Интересно при этом, что в русском языке слова, выражающие «округлость», начинаются с буквы «о». Известно, что с этого звука, как «с нуля», началось творение мира (вначале было слово «ом»). Округлость звука и знака «О», подобно входу в туннель, приглашает нас еще к одному секрету. Мы уже упоминали о том, что Божество В. Мамышева — не только умирающее, но и воскресающее, а это значит, что одна из ипостасей его — Озирис. И конечно, сразу ясно, что неспроста имя Озирис напоминает русскому уху слово «озираться» — Озирис ведь это именно тот, кто воскресает и, приподнимая голову, озирается вокруг, как после долгого сна. Это Бог Озирающий, Бог-Озеро, Нулевой Бог, Бог О-зир-ис. Также, как Воскресенье — это Нулевой День, О-день. Через него мы проникаем в следующую неделю, как через Озириса — в следующую жизнь, как через «зеро» — в новую порядковость, а через зрение — в видимый мир. Через «О» можно проникнуть и в Святая Святых — Троицу, легким усилием «о-ткрыть» знак «О» слева — таким образом О — 3. Греческий знак «омега» — это «О», «открытое» сверху, оно соответствует 63 гексаграмме «Книги Перемен» — «Уже конец». Проскальзывание сквозь конец в новое начало возможно через перемену точки открывания (откровения) — не сверху, а слева. Тогда мы выходим к последней 64-й гексаграмме «Книги Перемен» под названием «Еще не конец». Отсюда ясно, что продолжение Нуля — не единица, а Троица. Чистое в своей герметичности эйдетическое пребывание круглого, раскрываясь, производит Рост и Развитие (вспомним связь слова «три» и «древа» (tree)). Тройственность Дерева очевидна — Корень, Ствол, Плод, соответствующие Отцу, Сыну и Св. Духу, равно как и дзэнской триаде, Сердце-Рука-Кисть. Отсюда и растительные элементы в иконографии «Волшебного Трюмо» — растительный ландшафт, лианоподобная переплетенность тела Божества; серпообразные украшения, говорящие об урожае, плодородии; связь с водой, проведенная через древесный прутик. Роль природы как Священной Книги Знания прослеживается через древесную символику книги: Корешок; Листва страниц; Кора обложки; Мысль, растекающаяся по древу в виде ветвящегося текста; Плоды Чтения. Также и Трюмо неизбежно «прочитывается» как открытая книга, где центральная часть — корешок — Отец — разворачивает Троицу как число подлинного откровения. Надо сказать, что откровение вовсе не ставит все на свои места, как может показаться внешнему взгляду. Напротив, в отличие от «точки сборки», «барабаны разборки» проблематизируют все, поскольку идентификация не может осуществляться из-за мелькания граней, равно как и любая постановка вопроса. Как ни странно, такое положение вещей вовсе не является тупиком, но именно выходом из самого положения вещей как такового, в их движение и развитие, производимое путем расщепления изначальных возможностей Творения. Секрет в том, что все происходит само собой, без всякого предварительного творения. Скорее, творение это также производное, как и все остальное — результат «вращения гунов», сакральной разборки не идентичной ничему. Вспомним, что первичная операция размыкания нуля — это улыбка, возглас понимания — «О!» — открытый сверху в Улыбке откровения. Улыбка, как сакральный Трофей, развивается в Смех, как Атрибут, который переходит в Хохот, как Сувенир, чья структура порождает «динамику сувенирной Карусели», как единственной возможности Божественного созерцания. И действительно, кривизна Вселенной помещает Богов в некую комнату кривых зеркал, «комнату смеха», чье созерцание и сопровождается знаменитым «гомерическим хохотом». В то же время сам хохот и искривляет континуальные условия, выгибая в экстазе тело творения. Первичный механизм, образующий «тело Смеха», виден на модели О3, где переход О-3 производится через улыбку — С. Два знака «О» и «3» — единственные, фигурирующие одновременно как цифры, буквы и звуки. Как цифры, они образуют в России телефон Скорой Помощи, как знаки алфавита — название волшебной страны ОЗ, фигурирующей в России как Изумрудное Царство. Поскольку цвет «скорой помощи» — красный, а страны ОЗ — зеленый, то «ОЗ» в целом маркируется парой основных цветов — красным и зеленым, и может быть атрибутировано стерео-очками, где один окуляр снабжен красным фильтром, другой — зеленым. Глубина и объем образа, достигаемый этими очками, указуют сразу в обе основополагающие стороны восприятия — на подлинное восприятие и на измененное искусственное, развернутые друг к другу таким образом, что изменение восприятия (и сознания в целом) создает возможность подлинного восприятия.

Это единство и взаимообусловленность Натуры и Культуры выражены в работе «Троица» через цветовой код — красные волосы, брови и губы божества, и зеленый цвет окружающей растительности и водоема. Все эти и другие репрезентации механизмов креативности, структурирующие разворачивание Троицы, составляют сущность божества не как Вечного или Так Приходящего, а скорее, как Так Становящегося, что показывает в качестве становления не только объект и субъект творения, но и само творение как таковое. Иначе говоря, само Становление находится всегда в процессе собственного становления. Это также верно, как и то, что Неизменность находится в неизменном состоянии. И это значит (если говорить о разных возможностях становления), что подобно тому, как Сборка не только собирает, но и сама является объектом сборки, точно также и Разборка не только разбирает, но и разбирается. Это «разборка разборки» и есть механизм Сувенирной Карусели.

1997

РЕМАРКА

Вышло так оно само:
Написал он мне письмо:
И девчонки к новоселью
Подарили мне трюмо!
Сов. Песня

Я в затруднительном положении. После текста С. Ануфриева, так широко объясняющего смысл и значение данной экспозиции, мне нечего сказать. Одно лишь могу добавить — проблема конкретно вот этой работы «Троица» и явления расцарапки в целом еще многосложнее, еще глубже, сочнее: И, пожалуй, исключил бы я из этого текста целые куски, явно, на мой взгляд, иронического, издевательского характера, которые, пожалуй, объяснимы известной ненавистью московских художников к миролюбивым и усердным художникам С. Петербурга.

В. Мамышев (Монро)