за Границей

Лео Шер. Прислушиваясь к деревьям

Лео Шер (родился в 1947 году в Германии) – издатель, социолог, телепродюсер и меценат. В 1989 году женился на писательнице Натали Реймс, по материнской линии принадлежащей к семье Ротшильдов.  В 2000 году основал в Париже Издательство Лео Шера, специализирующееся на издании авангардной и некоммерческой литературы. С 2004 года издает литературный журнал «Revue littéraire».

Маруся Климова: Ваше издательство достаточно молодое. И вы являетесь его основателем. Почему у вас возникла идея создать собственное издательство?

Лео Шер: Можно сказать, что эта идея пришла мне в голову, когда я достиг пенсионного возраста, а именно в 2000 году. К тому времени я сделал карьеру в сфере телевидения и СМИ, таких как АВАС и ПЮБЛИСИС, где я специализировался на новых технологиях. В мою сферу деятельности входил интернет и цифровые носители, которыми я занимался где-то лет двадцать, из-за чего, в конечном счете, я и ощутил необходимость заняться чем-то более ощутимым, более реальным, что ли, тем, что можно увидеть и ощутить на бумаге. Поэтому я и решил создать традиционное издательство и, более того, назвал его своим именем. Все же я работал в течение тридцати лет на других, а теперь я работаю только на себя.

МК: Но сейчас ведь наступила эпоха интернета, цифровых книг, электронных читалок, и кажется, что время бумажных книг безвозвратно прошло.

ЛШ: Да, я в течение тридцати лет как раз и размышлял именно над этим: над электронными книгами, электронной музыкой и прочими видами творчества, переведенными в цифровой формат. Но я сознательно принял решение именно вернуться к чему-то традиционному, в частности к бумажным книгам.

МК: А если все-таки книги вообще исчезнут, что вы будете делать?

ЛШ:  Если все издатели исчезнут и все перейдет в интернет, то я буду последним издателем, который продолжит сопротивление и останется верен бумаге. Я продолжу издавать книги, сшивать и склеивать их переплеты, и это будут очень красивые книги, которые можно будет коллекционировать, добавлять в свою библиотеку. И мне кажется, что тогда мои книги будут цениться особенно высоко. Они станут чрезвычайно дорогими, и каждая книга издательства Лео Шера будет стоить столько же, сколько картина Пикассо или Брака. Представьте: все переходят в Интернет, а я остаюсь в одиночестве, продолжая издавать бумажные книги, которые будут стоить состояние. Это же будет прекрасный бизнес.

МК:  Да, что-то похожее произошло со старыми грампластинками,  когда все перешли на DVD.

ЛШ:  Конечно, но книга же гораздо более красивая вещь, чем диск! А если вы посмотрите на мои книги, то их можно отнести к одним из самых красивых в истории издательского дела. Я использую бумагу очень хорошего качества, делаю великолепные обложки, так что мои книги сохранятся на века. Книга, изданная в моем издательстве, к 3000 году будет выглядеть еще более красивой, чем теперь.

Вы знаете, в издательском деле традиционно существует такое понятие, как «элитный тираж». Такой тираж печатаются в 20 или 30 экземпляров на очень красивой бумаге, что, естественно, стоит гораздо дороже, чем издание обычной книги. И я периодически интересуюсь у своего печатника, могу ли я сделать элитный тираж, если у меня появляется книга выдающегося писателя. Но, как правило, он мне отвечает, что этого писателя было бы лучше напечатать нормальным тиражом. Так уж устроен этот мир.  Однако я не думаю, что коллекционеры оригинальных изданий когда-нибудь исчезнут – наоборот, книги будут становиться все более редкими и дорогими, и ажиотаж вокруг них будет расти. А вот книги низкого пошиба, которые я называю «недо-книги», вроде нынешних произведений телеведущих с их фотографиями на обложке − вот они, действительно, должны перейти в интернет, и это будет правильно и разумно. Не стоит рубить деревья, чтобы публиковать опусы телезвезд. С этим я согласен. Однако книги великих писателей должны храниться в библиотеках. Я считаю, что библиотеки вообще очень важны для развития и обучения людей, и особенно для состоятельных людей, для тех же новых русских миллиардеров, например. Заметьте — практически все они мечтают иметь у себя прекрасную библиотеку. Почему они должны собирать книги, изданные только до 2000 года? Неужели в 2020 году литература прекратит свое существование? Я не верю, что Гоголь или Достоевский полностью растворятся в Интернете?

Это так же невероятно, как исчезновение Сибири.  Всегда будет Достоевский, которого можно будет отправить в Сибирь. Снова начнется эпоха самиздата, книги станут выходить в подполье, и в Сибирь будут посылать уже других писателей. А в конечном итоге эти книги попадут ко мне, чтобы я издал их на самой лучшей бумаге.

МК: Но вы верно упомянули деревья. Все-таки бумажные издания, помимо всего прочего, наносят определенный ущерб природе…

ЛШ:  Да, я знаю, насколько русские любят деревья, как они к ним привязаны — гораздо больше, чем все остальные нации. Когда я изучал русский язык в лицее, нам задавали читать русских писателей, и уже тогда я узнал, что в русском языке существует огромное количество слов, обозначающих деревья, которых во французском языке просто нет. В России существует настоящий культ деревьев.. А поскольку во французском языке отсутствуют слова, способные описать все тонкости и нюансы отношений «русской души» с деревьями, то это довольно сложно перевести. Например, в фильме «Дерсу Узала» можно видеть, насколько русская душа связана с деревьями, которые горят в Сибири.    Когда Дерсу Узала зажигает огонь, он слушает, что говорят ему деревья в процессе сжигания, и понимает их. Поэтому для меня русская культура – это культура деревьев. И деревья − это замечательное сырье для великой русской литературы. Потому что, когда Гоголь писал на бумаге, он как бы вел диалог с деревьями, которые присутствуют за бумагой. Так что бумага никогда не исчезнет, не волнуйтесь.

И когда я печатаю книгу, то я тоже вступаю в особые отношения с деревьями… Всякий раз, когда я вижу перед собой автора, который любой ценой хочет опубликовать то, что он написал, я как бы мысленно спрашиваю у деревьев разрешения превратить их в бумагу. Стоит ли срубать тысячи деревьев ради того, чтобы опубликовать этот текст?  И тогда действительно к тексту начинаешь относиться совсем иначе. Это очень хороший вопрос для издателей.  Публикуйте лишь то, на что дают свое согласие деревья.

МК: Насколько я знаю, вы не только издаете, но еще и материально поддерживаете писателей, у которых недостаточно средств к существованию. Подобные жесты не так часто встречаются в наши дни. Издатели обычно видят в авторах прежде всего объект эксплуатации и наживы.

ЛШ:   Могу сказать, что это наша семейная традиция. Мой свекор, отец моей жены Натали Реймс, которого звали Морис Реймс, был оценщиком на аукционе. И именно он в свое время организовал торги в пользу Жоржа Батая, чтобы помочь ему купить квартиру. Жорж Батай ведь был беден, и у него не было своей квартиры, но зато у него были очень известные друзья, такие как Пикассо, к примеру. Так что тот аукцион прошел очень успешно.  Я захотел сделать нечто подобное и для Пьера Гийота, но проблема заключалась в том, что в окружении Пьера Гийота не оказалось людей масштаба Пикассо. Тем не менее, нам удалось собрать достаточное количество денег, чтобы оплатить квартиру и для него. Хотя меценатом в данном случае я не был — в этом качестве выступили художники, друзья Гийота, а я просто организовал торги, и мне пришла в голову эта мысль. Я видел, в каком катастрофическом положении находится Гийота, а парижская мэрия и французское правительство отказывались помочь такому гению, как он, в приобретении жилья. Мне хотелось исправить эту чудовищную несправедливость: ведь во Франции помогают огромному количеству людей, так почему бы не помочь человеку, у которого была такая трудная жизнь, который является одним из последних великих писателей Франции, который был на войне в Алжире, книги которого отказывались издавать и были подвергнуты цензуре. Потребовалось ведь переизбрать Франсуа Миттерана, чтобы снять запрет с некоторых его книг. Этот человек мог умереть несколько раз, настолько болезненными были его отношения с системой власти, о чем он и пишет в своих произведениях, в той же «Коме», например. И я был рад сделать его счастливым. Но повторяю, я не был его меценатом, меценатами стали его друзья, которые предоставили свои произведения для участия в аукционе. Например, Бернар Анри-Леви дал рукопись своей книги о Бодлере, которая была ему очень дорога. И она продалась за очень высокую цену. А я был всего лишь издателем, которому пришла в голову такая мысль. Но в этом и заключается ремесло издателя: помогать писателям выживать, и в частности тем, кто был маргинализирован системой. Такова моя позиция во французской литературе: помогать авторам, не являющимся политически корректными, говорящим вещи скандальные для большей части общества. Флобер и Бодлер тоже ведь в свое время подвергались запретам и гонениям. Поэтому я обычно публикую писателей, идущих вразрез общественному мнению, оказавшихся вне общества.

МК:  А какова судьба журнала «Lignes», в котором публиковались многие известные французские интеллектуалы и который тоже долгое время выходил при вашей поддержке?

ЛШ:  Он по-прежнему существует, но теперь обрел полную независимость. Авторы журнала «Lignes» — это последние представители того движения, что во Франции называли крайне левым, расцвет которого относится к прекрасным временам 60-70х годов. Все они остались на плаву, а я просто помог им выжить в трудное время, так как по логике вещей они должны были бы давно исчезнуть. Мишель Сюриа, несколько книг которого я опубликовал, по-прежнему возглавляет это издание. У них есть прекрасная серия книг вполне успешных авторов, хотя они сохранили свои политические убеждения и  по-прежнему придерживаются коммунистической линии. Для русских это может показаться совершенно сюрреалистическим – продолжать публиковать коммунистических авторов. Но они по-прежнему это делают и продолжают верить в политические идеалы прежних времен.

МК:  Но вы, насколько я знаю, также сейчас издаете литературный журнал?

ЛШ:  Да, действительно, я основал сейчас чисто литературный журнал, а политика меня интересует все меньше и меньше. По этой причине я через какое-то время и перестал поддерживать журнал «Lignes», когда увидел, что они справятся и без меня. Всегда приходится делать выбор, и я выбрал чистую литературу, художественное творчество, без политики. Я вообще все меньше издаю политических книг. А мой журнал так и называется «Revue littéraire», поскольку я хотел вернуться к традициям старых литературных журналов, которые вообще исчезли в последнее время. С нашествием современных СМИ литературные обозрения просто исчезли, и теперь в киосках и книжных магазинах продаются исключительно иллюстрированные журналы. Последним достойным литературным журналом был «Nouvelle Revue Française» (НРФ), который издавался в 60-е годы, и который стал символом французской литературы в прошлом веке. Ведь 90% французской литературы прошли через Галлимар и через НРФ. Вот я и захотел возродить такую форму, и меня даже упрекали в том, что я копирую НРФ, потому что даже внешне мой журнала действительно похож на НРФ. Это ежемесячное издание, и такая периодичность требует существенных усилий. Каждый месяц мы освещаем новые литературные явления, публикуем новых авторов и критические статьи всех ведущих издательств. И, думаю, это чрезвычайно полезно для многих издательств. Ведь тот же «Nouvelle Revue Française» служил исключительно Галлимару, который таким образом контролировал французскую издательскую систему. Неслучайно ведь даже немцы, когда захватили Париж, почти сразу же забрали НРФ и передали Дрие де ля Рошелю, потому что считали его очень важным в плане идеологии. Это одна из первых вещей, что они сделали. Потому что контроль над НРФ был равносилен контролю над французской литературой. Теперь же дело обстоит несколько иначе – больше нет уже той монополии в литературе, и это скорее хорошо, чем плохо, так что теперь есть место для нескольких общих литературных журналов. Но никто не хочет ими заниматься, потому что это очень сложно и требует огромного количества сил. В частности, имеются серьезные проблемы с их распространением в книжных магазинах, которые часто отказываются брать журналы, не пользующиеся широким спросом. Тем не менее, я все-таки ввязался в эту авантюру. Однако я продолжаю работать и в интернете. Недавно я запустил полностью автоматическую систему самоиздания, которая называется М@нюскри – с «собакой» вместо «а». Она работает уже два года, и сейчас наконец-то нам удалось ее полностью отладить с технической точки зрения. Так что, начиная с марта месяца, она будет полностью автоматизирована. Любой автор сможет выложить свою рукопись онлайн, где будет предусмотрена система голосования членов клуба, которые будут читать по книге каждые три месяца, чтобы выбрать книгу, которая будет напечатана на бумаге и продаваться в книжных магазинах. Эта система будет функционировать совершенно самостоятельно, и будет полностью запущена в марте 2011 года.

МК:  Интересная идея.

ЛШ:    Я тоже так считаю. Вы знаете, еще в 80-е годы я создал систему телевидения, которая по-прежнему прекрасно работает. Она называется Канал Плюс. Это я ее придумал. Я был тогда членом стратегического руководства группы Авас, которая являлась одной из ведущих не только во Франции, но и в Европе, и я изобрел Канал Плюс. В то время это действительно была гениальная идея. Было непросто ее запустить, но мне удалось преодолеть все преграды. И я думаю, что этот проект М@нюскри, который я называю просто М@н, с «собакой» вместо «а», такой же гениальный, как и тот, что я реализовал с Каналом Плюс. Это тоже довольно сложно воплотить в жизнь, и также гениально, если, конечно, начнет работать. И это, кстати, тоже противоречит вашим пессимистическим предсказаниям по поводу книг.  Поскольку здесь идея как раз и заключается в том, чтобы вытащить книги из интернета и вернуть их на бумагу, в книжные магазины. Однако с использованием демократической системы, выборов, и с участием молодежи, которая в основном этим занимается. Они сами будут голосовать за то, что им нравится. Они так уже выбирают то, что им нравится в музыке.

А после того, как я протестирую эту систему во Франции, я введу ее в других странах, в том числе и в России. Я ведь потратил целых два года на доведение этой системы до совершенства, вот почему я не боюсь, что ее украдут. Сейчас система совершенно доведена до ума, у нас уже есть инвесторы, вкладывающие в нее деньги, чтобы запустить во Франции. А потом я сделаю версии для всех языков.

Я также посадил человека, который будет следить за дискуссиями по поводу книг, потому что вокруг каждого текста обычно разворачиваются споры и обсуждения. В то же время там авторы сами размещают свои книги, все могут ознакомиться с их рукописями, и это уже прогресс. Ведь если вы пошлете свою рукопись в издательство, ее никто не будет читать — так это обычно происходит. Мы получаем три тысячи рукописей в год, но их обычно не читают, складывают в углу, и все. А в моей системе все рукописи читают, чтобы их комментировать, позлословить, сказать: «да это же полный ноль», — и это самое приятное. Что касается текстов на иностранных языках, то у нас уже вошло в привычку делать совместный перевод. Например, мы взяли Дневник Энн, который опубликован на английском языке, и каждый день на моем сайте появляется французский перевод этой книги, сделанный интернетчиками.

В этом процессе принимают участие люди, которые действительно интересуются литературой, и у нас бывает по пять тысяч посещений в месяц.

МК:  Если не ошибаюсь, у вас есть еще и свой блог в интернете. Вы тоже хотите стать писателем?

ЛШ:  Нет, хотя многие меня об этом спрашивают. Поскольку я описывал у себя в блоге свою биографию, рассказывал свою жизнь, и многим это понравилось. Мне говорили, что это надо обязательно опубликовать, но я этого делать не собираюсь.  Для меня литература на бумаге − это священно. А я пишу настолько плохо, что деревья никогда не согласятся на столь кощунственный акт. Кроме того, мне кажутся мои отношения с письмом довольно нелепыми — я сам себе кажусь смешным, поэтому мне совсем не хочется себя печатать. Насколько я люблю заставлять писать других людей, настолько же я себе кажусь комичным, когда сижу перед чистым листом и заполняю его писаниной.  Мне этот процесс кажется гротескным, так что я никогда не будут публиковать свои тексты. Но присутствие их в интернете мне кажется вполне уместным. Когда я пишу в блоге, который не имеет никакого значения, так как слова там не выгравированы ни в камне, ни на мраморе, то это просто забава. Я рассказываю свою жизнь у себя в блоге, и находятся идиоты, которые на это реагируют и пишут разную чушь в комментах. Это меня вполне устраивает. Но я никогда не пойду дальше и не стану беспокоить деревья ради подобной чепухи.  Правда, в свое время я уже опубликовал пару научных книг, потому что по образованию я философ и социолог.  Кстати, моим научным руководителем при написании диссертации был Жиль Делез. И благодаря ему я полностью избавился от комплексов. Я увидел, что он пишет настолько хорошо, что мне сразу стало ясно: мне никогда не достичь подобного уровня. Нет, все-таки я думаю, что гораздо интереснее наблюдать, как пишут другие, тем более если у тебя есть возможность это сделать − а у меня такая возможность, как мне кажется, есть. Это гораздо интереснее, чем писать самому. Потому что когда ты пишешь сам и становишься, к примеру, романистом у тебя очень сильно развивается эго. А чтобы быть писателем, надо иметь такое огромное эго, что часто уже совсем не остается места для другой литературы. Издателем с таким эго быть очень сложно. Так что мне этого не надо. Я предпочитаю быть таким, как Гастон Галлимар.  Кстати, Антуан Галлимар все время называет меня Гастоном.

Париж,  декабрь 2010 года