Маруся Климова
Предисловие к книге Нестора Пилявского «Западное Ляо» (М.,Опустошитель, 2016)
В свое время Лев Толстой сравнивал поэтов с крестьянином, который, следуя за плугом, вдруг начинает танцевать, настолько ему казалось противоестественным занятием составление слов в столбик и в рифму. И надо признать, что это наблюдение не лишено смысла. Мне и самой тоже всегда казалось, что писать, причем не обязательно стихи, а и прозу тоже, и выглядеть при этом естественно – пожалуй, самая сложная задача, с которой сталкивается любой человек, решивший посвятить себя литературе. Возможно, по этой причине в наши дни многие из них часто и предпочитают называть себя литераторами или же просто авторами, а свои произведения – текстами. Традиционные громкие звания писателей, поэтов, инженеров человеческих душ и властителей дум больше их не прельщают. Для обоснования подобного поведения впрочем, существуют и более современные искусствоведческие и философские теории, чем призывы древнего русского классика ко всеобщему опрощению. Но каковы бы ни были чьи-то мотивы, факт остается фактом: число не желающих выделяться из общей массы пишущих индивидов продолжает сегодня стремительно расти.
В этом отношении Нестор Пилявский движется в прямо противоположном направлении, и, думаю, не будет большим преувеличением сказать, бросает вызов тем, кто вольно или невольно попадается ему на пути. И для этого ему даже не нужно надевать на себя желтую кофту, ломать стулья и выкрикивать в толпу нецензурные стихи − наоборот, он как будто старается и вовсе не шуметь и не привлекать к себе внимание широкой публики. Его манеры, слова, поведение вполне можно назвать утонченными, не нарушающими внешних приличий и даже куртуазными, но от этого они не становятся менее радикальными и решительными. И тот, кто все же откроет его книгу, обнаружит в ней практически все, от чего стремятся избавиться большинство современных авторов и литераторов, занимающихся сочинением текстов, и что, почти наверняка, должно казаться им вызывающим и нескромным.
Можно начать прямо с имени «Нестор Пилявский», само звучание которого невольно пробуждает в памяти ассоциации с громкими сценическими и литературными псевдонимами начала прошлого столетия типа Мамонта Дальского или же Оскара Норвежского. И неважно, принадлежит это имя автору книги от рождения или же он специально выбрал его себе сам, поскольку оно абсолютно органично дополняет множество других не менее характерных и выразительных деталей, свойственных его личности и творческой манере.
Или же фигура Стефана Георге, которого Нестор не только успешно переводит, но и сделал одним из основных сквозных персонажей собственного творчества. А ведь этот полузабытый ныне в России поэт до сих пор является у себя на родине в Германии чуть ли не олицетворением немецкого декаданса, опять-таки, начала двадцатого века. Не случайно именно его выбрал для себя в качестве образца для подражания главный герой сатирической черной комедии Райнера Вернера Фасбиндера «Сатанинское зелье», мечтающий стать поэтом. Для чего он даже, насколько я помню, красил себе лицо черной краской и наряжался в экзотические наряды, сшитые по образцу древнеримской тоги, пугая своим видом родственников и знакомых. Многократно заявляя о своем преклонении перед Стефаном Георге, его русский переводчик как бы невольно копирует поведение героя фильма Фасбиндера, правда, в отличие от него, является действительно одаренным поэтом, а в разговорах о своем кумире не допускает и тени улыбки, но делает это в такой манере, что, кажется, вполне сознательно превращает фарс в возвышенную романтическую драму. Мало кто из современных поэтов решился бы на такое и, тем более, справился с подобной задачей. А Нестору Пилявскому это вполне удается.
Не менее знаковые имена постоянно мелькают и в его стихах, где можно обнаружить вдохновенные строки, посвященные Дантесу, точнее его револьверу (что лично мне, по понятным причинам, особенно близко), а также Хайдеггера, Селина, Юнгера, маршала Петена в компании с другими французскими коллаборационистами, Магду Геббельс,… и даже Гитлера. Более того, последний и вовсе по частоте упоминаний, как мне показалось, может составить конкуренцию самому Георге. И, наконец, эссе, составляющие прозаическую часть этой книги, имеют слегка ироничные подзаголовки: «как я аристократичен», «как я мудр», «как мне скучно» и т.п., − которые недвусмысленно отсылают к Ницше…
К чему я все это говорю? Во-первых, чтобы ни у кого не осталось сомнений, что Нестор Пилявский, в отличие от большинства индивидов, занимающихся сегодня сложением слов в столбики и кучки, с рифмами или же без, не просто как-то иначе, чем они, себя называет (я этого, кстати, даже не знаю), а решается стать поэтом. Причем в самом что ни на есть будоражащем воображение и раздражающем слух современного человека смысле этого слова, совершенно наплевав не только на скромность и правила хорошего тона, но также на мнение Толстого и все иные широко распространенные ныне представления о естественном, комичном, серьезном и приличном. Правильнее было бы даже, наверное, сказать не «решается стать», а «рискует быть поэтом». А поскольку риск подобной авантюры настолько безграничен, что ее окончательный исход обычно остается непроясненным, в том числе, и после смерти того, кто ее затевает, то я не вижу сейчас никакого смысла говорить тут, будто эта попытка однозначно удалась. Просто отвага автора этой книги делает ее чтение в высшей степени увлекательным. Что, на мой взгляд, уже является ее неоспоримым достоинством.
Но этого мало. Буквально на днях, просматривая кое-какие материалы, связанные с Габриеле д’Аннунцио, перебирая, в частности, имеющиеся у меня книги этого не менее, чем Георге, величественного и далекого от современности итальянского поэта, я случайно натолкнулась на открытку с его портретом, сделанным где-то в 1910-м году его близкой подругой Ромейн Брукс. Что заставило меня освежить в памяти некоторые факты ее биографии. Эта французская художница американского происхождения до конца своих дней хранила верность идеалам своей молодости, совпавшей с расцветом искусства Ар Нуво, игнорируя все авангардные и иные явления живописи двадцатого века. И в результате, закончила свои дни в полном одиночестве, проведя последние два десятилетия своей жизни, впав в глубокую депрессию, практически не выходя из темной комнаты с занавешенными окнами. Ее трагическая судьба, как мне кажется, может служить прекрасной иллюстрацией того, что искусство на протяжении последних ста лет было, и остается до наших дней, по своей сути не чем иным, как отрицанием основополагающих принципов эстетики Модерна. И поэтому любой, кто пытался этому отрицанию хоть как-то противостоять, оказывался изначально обречен.
И тут я хотела бы вспомнить еще одну характерную деталь в облике Нестора Пилявского – его любовь к необычным экзотическим нарядам и украшениям. О чем, в частности, свидетельствуют его многочисленные и разнообразные эффектные портреты, которые он периодически вывешивает в социальных сетях. Ниспадающие на плечи волосы, массивные перстни, браслеты, перчатки, живописные галстуки, бархат, кружева сбивают с толку читателей и навевают воспоминания уже даже не о начале прошлого века, а о париках, дворцах и приемах времен Людовика XIV. Внимание и серьезность, с какими Нестор относится фактически к любым, даже самым слабым и незначительным с точки зрения глубокомысленных литературоведов и критиков проявлениям красоты, в том числе и в быту, снова заставляет вспомнить героя фильма Фасбиндера, о котором я уже так много здесь всего сказала. И одновременно указывает на то, что, на самом деле, этот в высшей степени эрудированный и утонченный поэт не так уж и сильно интересуется именно литературой, а сосредоточен на чем-то несоизмеримо большем, таком, что с трудом до конца поддается определению, но , как мне кажется, может быть названо попыткой нащупать некий совершенно новый стиль, способный противостоять экспансии постмодерна, являющегося, как я уже сказала, отрицанием эстетики Ар Нуво.
Нестор Пилявский отрицает это отрицание и, судя по всему, вовсе не чувствует себя в таком противостоянии обреченным:
Будет новая косметология,
а, может быть,
когда-нибудь,
и новый фашизм
Санкт-Петербург, 20 марта 2016 г.
Опубликовано в качестве предисловия к книге Нестора Пилявского «Западное Ляо» (М., Опустошитель, 2016)