Жилец Вершин
Луи-Фердинанд Селин — ключевая фигура в мировой литературе 20 века. Его рваная, беспощадная проза, шокировавшая и завораживавшая современников, не только не утратила своего значения в наши дни, но имеет особую ценность свидетельства и приговора современному человечеству. Гений Селина можно сравнить с хирургическим скальпелем, которым французский писатель безжалостно препарировал ублюдочные мифы человеческой цивилизации, человеческой культуры, препарировал химеру гуманизма. Неизвестно кем бы стали без Селина восхищавшиеся им У. Берроуз, Г. Миллер, Ж-П. Сартр. Его романы одинаково притягивали к себе внимание представителей противоположных литературных школ и политических лагерей, а вышедшее в 1932 году эпохальное произведение «Путешествие на край ночи» вмиг сделалось любимой книгой таких антагонистов, как И.В.Сталин и Л. Д. Троцкий.
До сих пор неизведанной стороной биографии Селнна остается посещение им СССР в качестве туриста в 1936 году. Свет на это историческое путешествие проливает вышедшая в Питере элитарным тиражом книга «Селин в России». Появился этот ценнейший сборник благодаря Российскому Обществу Друзей Л.Ф. Селина, возглавляемом неутомимой селинисткой, переводчицей его романов, писательницей Марусей Климовой.
Гораздо позже этой поездки в романе «Из замка в замок» (1957) Селин будет писать о России: «Ветер с Урала дует шесть месяцев в году!… только ощутив его на себе, начинаешь понимать… все эти поражения! … все случившиеся в России Катастрофы! Ни этот мальчишка Наполеон, ни этот полоумный ублюдок Гитлер! Воистину необитаемая равнина! Если бы не Вогезы и холмы Аргона, нас бы этот ветерок тоже достал!…именно поэтому орды завоевателей с Востока всегда так безумны и пьяны от холода… лучше их оставить в покое! Эти слова были написаны, когда Россия уже выстояла и победила в войне, которых не знала мировая история и крепко сжала в своих стальных руках половину земного шара. А в конце августа 1936 года Селин пребывает в завершающий индустриализацию СССР и проводит месяц в Ленинграде за год до колоссальной чистки советского партийного аппарата от космополитических элементов и новой зарождающейся чиновничьей буржуазии. Результатом этого путешествия было окончательное утверждение скептического взгляда Селина на будущее человечества, которое вылилось на страницы блестящего памфлета «Меа Culpa»(1936) и, частично, памфлета «Безделицы для погрома» (1937), до сих пор запрещенного и не изданного во Франции и на долгие годы положившее запрет на имя Селина в Советском Союзе. Все это является частью книги «Селин в России» и представляет главную ее ценность.
Селин как тончайший художник не мог не восхититься красивейшим городом Европы: «… как прекрасен Ленинград… в своем роде это один из самых прекрасных городов мира… наподобие Вены… Стокгольма… Амстердама … сколько тут величия!…» Совсем другое впечатление у писателя складывается о людях и атмосфере царящей вокруг. Читая Селина, начинает казаться, что он рисует Питер 2001 года: «Я провел месяц в Ленинграде… Ужас. Грязно, бедно-отвратительно. Тюрьма… Все — полиция, бюрократия и чумной хаос. (…) А эта заполоняющая улицы безумная орда… покрывающая тротуары какой-то отвратительной слизью… все время куда-то стремиться… скользит вдоль витрин… это гнусное, огромное, липкое, рыгающее и урчащее скопление нищих…»
Перечитывая романы француза, начинаешь понимать, почему он всегда и везде оказывался ненавистным изгоем, полузапретной темой для политиков всех мастей и разных литературоведческих школ, не способных поместить Селина в какую либо заранее уготовленную полку. Дело в том, что доктор Селин, свидетель идеологических катастроф 20 века, возвышается над всей этой трескотней, хладнокровно определяя болезнь современной цивилизации. Название этой болезни — гуманизм: » на своих ли он двоих, на четвереньках ли, на спине или к верху задом, человек, как на небе, так и на земле всегда имел лишь одного-единственного тирана — самого себя! Других не будет никогда…» Определение истинного положения вещей и подлинных причин упадка не могло не вызвать у идиотически-оптимистического окружения ничего кроме отторжения и непонимания. «Человек есть нечто, что должно быть побеждено. Есть много путей и способов преодолевания; ищи их сам! Но только шут может думать:»Через человека можно и перепрыгнуть,» — эти пророческие слова Фридриха Ницше смело можно сделать эпиграфом для всего творчества Луи-Фердинанда Селина. Он не верит «шутам», будь они «красными», «коричневыми», «зелеными» или «голубыми». Гений Селина невозможно затолкать в узкие рамки какой-либо литературной, политической, идеологической школы. А «приватизировать» его пытались и коммунисты, после выхода «Путешествия», и правые, указывая на селиновский антисемитизм. Но Селинне просто ускользает из душных клеток различных концепций — он плюет их создателям в лицо: «Я (…) никогда не голосовал и не буду голосовать ни за кого и ни за что. Я не верю в людей (…) У меня нет ничего общего со всеми этими кастратами, которые вещают свои бессмысленные лозунги и ничего не понимают.»
Отрицание Селином нацизма, коммунизма, в том виде, в котором они присутствовали на мировой арене — это, прежде всего, отрицание идеологий, не сумевших избавиться от антропоцентрических иллюзий; не сумевших до конца уловить смысл духовного кризиса современности. Рано или поздно искусственное единение людей, на какое-то время достигнутое этими режимами, не имея над собой прочной духовной основы, начнет давать трещины, а затем рухнет, похоронив под своими обломками целые народы. Цивилизация, построенная на обмане, пытающаяся «перепрыгнуть через человека», отодвигающая на затворки главный вопрос, неизбежно движется к катастрофе.
История подтвердила пророчества Селина. Коммунизм, ухватившись за одну сторону проблемы (отчуждение труда от капитала) и замкнувшись на ней, забыл о главном: ничтожность, подлость, чванство человека не зависят от класса: «Хозяева? Рабочие? Это искусственно на сто процентов! Это вопрос удачи и наследства! Отмените! Сами тогда увидят, что они друг друга стоили… Говорю вам, одного поля ягода и все тут. В этом еще убедятся.» То же самое можно сказать и о патологическом нацизме, доводящем до абсурда здоровую национальную гордость и ненависть к смешению. Это такой же путь в тупик. В самом деле, можно ли считать русскими этически русских (извините за упоминание!) Путина, Ельцина, Касьянова и т.д., да и любого задроченного «россиянина». Со временем образы волевых эсэсовцев и несгибаемых стахановцев, побудоражив воображение обывателей, будут отброшены за недосягаемостью. Сверхчеловеческий идеал невозможно построить на «слишком человеческом» материале. Лишь синтез этих идеологий, основанный на полном отвержении индивидуализма и гуманизма, на полной честности и свободе от иллюзий, имеет шанс дать результат. Название такого синтеза всем нам прекрасно известно. «…Настоящая Революция могла бы стать Революцией Признаний, великим очищением!» С этой точки зрения Селин, как и Ницше прекрасно понимает огормное духовное преимущество европейского средневековья: «Мы были более готовы к единению в Средние века, чем сегодня (…) формировался общий дух(…) Фактически превосходство великих христианских религий в том, что пилюлю они не золотили. Они не стремились одурманивать, они не искали избирателя, у них не было необходимости нравиться. Они не крутили задом. Они хватали Человека с колыбели и высказывали ему все сразу: Ты -мелкий безобразный прыщ, так до конца ты и останешься сволочью… С рожденья ты только говно и больше ничего… Слышишь ли ты меня?» Современный же «человек толпы стал омерзительным от самомненья, от самодовольства, причем, все больше по мере того, как его все глубже опускали в жижу (…) Чем больше он делает себя несчастным, тем больше впадает в спесь! С конца религиозных верований правители превозносят все его изъяны, весь его садизм и держат его в своей власти только благодаря его порокам: тщеславию, властолюбию, стремлению к войне, одним словом — к Смерти.» «Продукт современной цивилизации», с которым мы ежедневно сталкиваемся в метро и на улице, предстает нам в безрадостном виде: «с блуждающим взглядом, охмелевшим от алкоголя, от бензина, ни во что не верящим, много о себе думающим, целая вселенная с властью на несколько секунд! Обалдевший, разросшийся без всякой меры, непоправимый баран и бык в одном лице, гиена тоже. Просто загляденье. Самый последний из засранцев в зеркале видит Зевса.»
Но неужели вскрыв заблуждения тоталитарных режимов, Селин остался лоялен к той омерзительной действительности Западного Отчуждения, в которой жил он сам? Тогда бы он не был самим собой. Западная система оказалась куда более изощренной и подлой, чем ее восточные тоталитарные соседи. Она завуалировала обман. Иллюзия сохраняется — человек становится в центр вселенной, но эта иллюзия переходит на более тонкий уровень. Здесь уже никто не собирается совершать роковую ошибку — срывать с гомо сапиенса маску, наоборот, маленького человека больше никто не заставляет притворяться и равняться на идеалы для избранных. Его скромная жизнь и есть теперь идеал, ценность, ориентир и для еще оставшегося невыдрессированного меньшинства. Такая система, построенная на количестве (а «маленьких людей» всегда больше), куда более устойчива. Нормальное духовное развитие человека подменяется в западном обществе коммерческой эрзац культурой, которая, спекулируя на гнусных потребностях среднестатистического индивидуума, признана обслуживать окружающую ложь. И это тем более не приемлемо для Селина, рисующего идеал такого общества: «Как он любит вырваться с работы в новой смокинге (напрокат), поиграть в миллионера! Блаженствовать в кино! Он буржуазен до последних фибр своего существа! У него вкус к фальшивым ценностям. Он обезьяна. Он испорчен… У него ленивая душа… Он любит только то, что дорого! Или, скорее, то, что кажется ему дорогим! Он пресмыкается перед силой. Он презирает слабых. Он хвастается, он впадает в спесь! Всегда на стороне богатого мошенника! Существу прежде всего зрительного восприятия, ему надо, чтоб бросалось в глаза!
На них он летит, как муха, тут он не может ничего. Он весь в мишуре.» Позднее гениальный Ги Дебор назовет это «обществом зрелищ». Даже после своей смерти Л. -Ф. Селин умудрился остаться объектом кипящей злобы со стороны системных писак, купленных с потрохами литературоведов и прочей «общечеловеческой» сволочи. Селин неприемлем для рабского сознания унтерменшей — это ли не признак величия. Он так и остался тотальным пессимистом, мрачно глядящим на человечество своими’ «по-борхесовски пустыми глазницами». А в ушах вновь и вновь звучит его приговор: «Человек — наихудшее из всех отродий! Независимо от условий он производит свои муки сам, как сифилис свою сухотку спинного мозга… Вот в чем настоящая механика, последние глубины системы! Надо бы пришлепнуть льстецов, вот в чем самый большой опиум для народа…
Человек может быть гуманным настолько, насколько курица способна летать. А взлетает она, когда получает хороший поджопник, но тут же падает обратно в грязь, клевать навоз… Это ее природа, ее призвание.»
Лимонка № 169, 2001