Вит Цанёв
Совершенно случайно попался мне роман Пьера Гийота «Эдем, Эдем, Эдем». В обложке красной крови и черной кожи.
«Эдем, Эдем, Эдем»
«Ни на что подобное не отваживался ни один писатель со времен маркиза де Сада», – утверждает Филипп Соллерс.
Маркиз де Сад отважился на многое, так что звучит интригующе. А вот Стивен Барбер пишет, что книга П.Гийота – это «невероятная, сводящая с ума книга, была запрещена французской цензурой и одиннадцать лет оставалась под запретом».
Чашу моего нетерпения переполняет Мишель Фуко, который утверждает, что:
«Гийота написал книгу на ошеломляюще новом языке. Я никогда не читал ничего подобного. Никто еще так не говорил, как он говорит в этом романе».
Ошеломляюще новый язык. Очень хорошо. Я пропускаю предисловие Ролана Барта (известный французский литературовед и семиолог) и начинаю читать там, где открылась первая попавшаяся страница.
«…Чей-то член вздрагивает возле его уха, его рука лезет между прижавшихся к его лицу ляжек, обхватывает мошонку целиком; стиснутая в его губах залупа дрожит, когда его рука начинает перебирать яйца, свисающие возле волосатой ляжки, из сухих завитков на которой осыпался песок; подросток сосёт залупу, заглатывает ее полным слюны горлом…»
Останавливаюсь. Действительно, это ошеломляет. Кажется, я чего-то не понял. Возвращаюсь к Ролану Барту, внимательно читаю его предисловие.
Барт, в частности, пишет, что: «…Публикация этого текста крайне важна, ибо какие бы критические и теоретические споры он не порождал, сам этот текст никогда не перестанет очаровывать…»
Наверное, я чего-то не очень понимаю, думаю я, и начинаю читать с первого попавшегося места.
«…Сперма, извергнувшись из члена блондина, забрызгала хрен кучерявого; залупа того, увенчанная остатками вылившейся вхолостую спермы, тычется вглубь жопы Ваззага…»
И так – всю книгу. Нон-стопом. 276 страниц. Я открываю аннотацию: «Издание осуществлено в рамках программы «Пушкин» при содействии МИД Франции».
На всякий пожарный ещё раз перечитываю Ролана Барта. Нет, всё правильно. Барт пишет, что язык Гийота:
«…Не поддающийся классификации и ускользающий от определений, он (язык) является в высшей степени новаторским и возвращает нас к истокам письма».
«Не поддающийся классификации и ускользающий от определений», – словно в трансе, я повторяю слова Ролана Барта. И действительно. Тут «залупа в жопу тычется», а тут «чей-то член возле уха вздрагивает». Очень трудно такой язык классифицировать. Даже такому ученому, как Ролан Барт.