Человек стремится к богатству, но бежит изобилия. Богатство человек преумножает, изобилие истребляет. Примерам несть числа, но яркие – отношение первопоселенцев к стадам бизонов, к дронтам, к стеллеровым коровам. Где дронты? Где стеллеровы коровы?
Наблюдение касается культуры в целом. Изобильные культуры, вызывая восхищение и удивление, одновременно порождают сопротивление. Об этом, скорее всего, роман Мо Яня «Устал рождаться и умирать». Об этом, видимо, роман Сергея Шаргунова «1993». Об этом книга Маруси Климовой «Моя <анти>история русской литературы», [1] которая есть просто учебник сопротивления изобилию. Первый способ сопротивления – временная классификация. При слове культура я хватаюсь за хронологию – что-то в этом роде. Размеры русской литературы можно сузить до удобоваримых: «Русская литература берёт своё начало с XVIII века, с конца XVIII… Всё остальное теряется во мраке… Наверное, это уже древнерусская литература, которая, возможно, вовсе и не литература никакая, а выдумка». [2] Оговорки вроде «во всяком случае для меня», «возможно» и «очень может быть», сопутствующие этому заявление, указывают на то, что дело серьёзное – кто не боялся русской литературы? Поскольку русская культура литературоцентрична, то там, где нет литературы, нет и истории: «…русская история до начала XIX века вызывает у меня сильные сомнения. Да была ли она?» [3] И в значительной мере нет культуры вообще и архитектуры в частности: «История без Литературы – это всё равно что, к примеру, Петербург без Достоевского. Кому был бы нужен этот, пусть даже неплохо и симметрично построенный город, если бы не Раскольников… Библия, Книга, перевесившая богатую фактами античную историю… Чем была бы Флоренция без Данте и Макиавелли?» [4] Понятно, что усекновение литературы по самый конец восемнадцатого века недостаточно, слишком много остаётся. Нужен 1917-й год – скольким он уже помог, изнывающим от изобилия? «…после 17-го года Россия снова впала в состояние… нет, не «нового Средневековья», а «новой древнерусскости». [5] От русской литературы, таким образом, остаётся один век. Много. Второй способ – персональная дискредитация. «Ваш Пушкин – идиот» — с обложки. И не он один. Третий способ – на соседних островах дронтов полно. В данном случае – на французских островах. Не жалей – всем хватит! Есть способы ещё: «Дантес… мой любимый герой во всей русской литературе, он ведь вынужден молчать… именно с Дантеса и началась русская литература, с его молчания». [6] Молчание Дантеса, породившее молчание Пушкина. Молчание в изобильной культуре – это правильное поведение. Похвала повторяется и в отношении Селина: «…всю свою жизнь он мечтал исключительно о чём-то материальном, а в результате получил ничто, то есть пустоту». [7] Пустота спасёт нас от изобилия.
[1] Маруся Климова. Моя <анти>история русской литературы. Москва. Аст. 2014-й год.
[2] Здесь же, страница 3-я.
[3] Здесь же, страница 5-я.
[4] Здесь же, страницы 6-я и 7-я.
[5] Здесь же, страница 10-я.
[6] Здесь же, страница 16-я.
[7] Здесь же, страница 27-я.
Тарбаган. Голос монгольских сурков
октябрь 2014 г.
http://tarbagan.ru/?p=12753