Луи-Фердинанд Селин
«Громы и молнии»
С-Пб / Тверь, «Общество друзей Л.-Ф.Селина» / «Митин журнал» / «KOLONNA Publications» 2005
Директор Мариинского театра отклонил предложение Селина о постановке балета по его либретто «Рождение феи» с мотивировкой вроде такой, что сюжет ему представлялся недостаточно социальным. Это был, конечно, надуманный предлог; в сюжете, в котором тщательно прописано воздание социальным тузам за зло, причиненное социальным шестеркам, по заслугам, уже по определению не может быть недостатка в социальном звучании. Сцена в финальной части представления, в которой судьи под хлыстом вынуждены танцевать вместе с несправедливо ими осужденными, генералы – с посланными ими на смерть солдатами, сутенеры – с помногу раз проданными ими женщинами, нотариусы – с разоренными ими вдовами, учителя – с замуштрованными ими учениками, это ли не совершенная картина восторжествования социальной справедливости? Так что, вероятно, главными резонами отказа были инструкции НКВД, державшего Селина под колпаком во время его турпоездки в Советский Союз в августе 1936 года.
«Рождество феи» вошло в изданный в Санкт-Петербурге сборник «Громы и молнии», вобравший в себя балетные либретто, пьесы и сценарии Селина в переводах Маруси Климовой. К моменту выхода в свет этой книги было издано на русском языке уже 6 романов Селина; в иных случаях уместно было бы говорить, что “русскоязычный читатель может вслед за выдающимся прозаическим наследием великого мастера познакомиться и с плодами его блестящего драматургического дарования”; применительно же к Селину такие обороты оказались бы надутыми нелепым пафосом, поскольку уж слишком несопоставимыми объектами сравнения выглядели бы селиновы романы с одной стороны и тексты, вошедшие в «Громы и молнии», с другой. Вторые при таком сравнении уступят в художественной ценности первым, если так можно выразиться, не в качественном, а в количественном отношении, или, если точнее, в объемном – в том смысле, что сценарии и либретто Селина намного тоньше его романов; однако и эти малогабаритные сочинения щедро отмечены присутствием той самой «пойманной за жабры эмоции», которую принято считать основообразующей частью изобретенного Селином стиля, в каковом выдержаны все его самые лучшие и самые известные книги; иными словами, для человека, прочитавшего его романы, балеты Селина не откроют какого-то нового селинового величия, но, несомненно, укрепят в убежденности в величии Селина такому читателю уже известном.
Пожалуй, для такого читателя единственное указание в романах Селина на то, какими могут выглядеть его же опыты в «постановочных жанрах», содержится в дебютной части «Смерти в кредит», на первых страницах которой Фердинанд перессказывает свою Легенду, «Короля Крогольда» (позже об этом тексте Селин упомянет в «Из замке в Замок» как об одной из исчезнувших после его бегства в 1944 году из квартиры на улицы Жирорден рукописей), в которой речь шла об умерщвлении посреди поля боя Крогольдом Гвендора великолепного, принца Христиании. Не сказать, что все участники этой сцены, активные и статисты, совершали похожие на балетные па движения, но, по крайней мере, в ситуации, в которой Смерть забирала принца, и он становился невесомым и начинал сниться себе сам подле кормилицы младенцем, может развернуться воображение практически любого хореографа. Не знаю, был ли Селином в его легенду реконструирован какой-нибудь сюжет из норвежского героического фольклора или что иное, но вариации на темы историй именно эпосных или мифологических форматов с не всегда очевидным первоисточником и представляют из себя сочиненные Селином либретто. Легко, кстати, заметить, что в речах исследователей Селина, касающихся его балетных проектов, тяжело обнаружить и нотку трагизма по поводу того, что его замыслы так и остались невоплощенными на сцене (а если трагизм там и есть, то он куда менее экспрессивен, чем тот, с которым говорится об утраченных все в той же квартире на Жирорден рукописях романов). Вероятно, слишком очевидно, что каждый из этих коротких текстов достаточно самоценен и как собственно литературный эскиз для того, чтобы сохранять в себе экстракт селинового выдающегося стиля без сценических или экранных реализаций. Чаще всего описания действа, которые бы Селину хотелось увидеть в исполнении артистов балета или, быть может, героев мультфильма, отличает настолько неуместно едкий для прагматических нужд сухой либреттной или сценарной формы юмор, что просто тяжело предположить, что столь могучие эмоции и такую остроту мысли автор мог вырабатывать ради того лишь, чтобы сообщить постановщику точную природу своей задумки. Очевидно, что чаще всего автор изначально соглашался с неизбежностью того, что его «балеты» будут читать, а не смотреть. Возьмем, допустим, танец разочарованного циклопа, которого хитрый Купидон лишил уже обещанной ему Юпитером женитьбы на красавицах: «Циклоп, поддавшись всеобщей радости, тоже пытается найти свое место… понравиться какой-нибудь красавице… ищет… несмотря ни на что… несмотря на свой чудовищный вид… Ему ведь уже обещали радости любви… он их хочет! Он не собирается отказываться от них! Он больше не будет грубым!.. Побежденный примером такой доброты… у себя в уголке он пытается тоже исполнять какие-то реверансы, менуэты, паспье, галантный ригодон… Потом он тоже смешивается с толпой… подмигивает каждой и каждому… Он хочет нравится, хочет обольщать!.. любой ценой! И однако никто, ни одна красотка не хочет пронзить ему сердце! Какое отчаяние! Ему нужны ласки! Какое огорчение! Он слишком грустен, он не может этого вынести…он садится в углу…подбирает одну потерянную стрелу… смотрит, как вокруг разворачивается страстная, безумная фарандола счастья, и решительно, грубо, глубоко втыкает стрелу в сердце самому себе… потом встает и идет, пошатываясь, пританцовывая, в круг… а потом шаловливо, игриво, утащив у Купидона его венок из роз… нахлобучивает себе на голову!.. Он возлагает его на свою жуткую голову!.. И убегает… Его преследуют и возвращают на сцену… силой! Среди взрывов смеха и фарандолы! Радостно! Купидон разбрасывает по залу другие стрелы… охапками… чтобы все вооружались! И чтобы каждый снова сделал свой выбор! Выбрал самого ловкого! Самую красивую! Любовная война началась! Стрелы скрещиваются, летают над зрителями… вся зала превратилась в поле битвы!.. изо всех углов доносятся вызовы! Призывы! Тысячи стрел скрещиваются! Любовь побеждает! Она везде…» Воистину едва ли стоило бы так божественно писать лишь ради того, чтобы этот текст прочитал только режиссер, а реферированную его версию – балетные фанаты на программке. 
А что до директора Мариинского театра, то ознакомься он с «Рождением феи» детально, а не по пересказу Селина, то, вполне вероятно, его это либретто напугало бы даже больше, чем специальные распоряжения специальных служб, потому что он едва ли мог поверить в способность подчиненной ему труппы делать такие красоты: «Внутри Замка Дьявола… Много золота… языки пламени… очень яркие цвета… маленький дьявол-кучер-балетмейстер здесь, но на сей раз он в наряде настоящего демона… Он сидит во главе великолепно сервированного стола… Огромные ягоды клубники… великолепные груши… цыплята размером с быков…Все именитые граждане за столом… Судья, нотариус, генерал, врач… бакалейщик, профессор… Между ними сидят танцовщицы… которые теперь превратились в настоящих демонов… Оргия в самом разгаре… Сверху на возвышении восседает огромный Люцифер, весь в золоте… он ест человеческие души, прямо сырыми… сидя за столом с золотыми приборами… Души имеют форму сердец… Он разрывает их зубами… Он глотает драгоценности… посыпает сердца, как сахаром, бриллиантовым порошком… пьет слезы… и т.д. Поэт прикован к маленькому столику… Он тоже завтракает… но он в цепях… Демоническая «первая танцовщица» танцует перед ним… для него… Но он не может дотронуться до нее… не может дотянуться… Он пытается отчаянно… Люцифер сверху любуется этим отвратительным зрелищем… Но он хочет большего… он жаждет развлечений… приказывает, чтобы все эти проклятые людишки танцевали… хлыстом их! Все танцуют, кто как может… каждый по-своему… Судья с теми, кого приговорил… Судья толстый, приговоренные тощие, в наручниках, в цепях… их жены, приготовившие выкуп… старый скряга танцует с судебными исполнителями, с разоренными им людьми… Генерал с солдатами, убитыми на войне, истощенными, со скелетами и калеками, покрытыми кровью… Учитель со своими сопливыми учениками, с хулиганами… пальцы в носу… ослиные уши… Толстый сутенер со шлюхами и развратными девицами… Бакалейщик с обворованными клиентами… с фальшивыми гирями… с фальшивыми весами… Нотариус с разоренными вдовами… с одураченными клиентами… Кюре с монашками и педерастическими служками…».
Вероятно, Марусей Климовой, блестящим образом выступившей не только в роли переводчицы, но и в роли составителя данного издания, этот сборник был назван именно «Громы и молнии» потому, что, пожалуй, именно в этом тексте среди включенных Марусей Климовой в книгу писательский гений Селина особенно очевидно «функционирует» на уровне, заданном в его неистовых романах, которых, а вовсе не пьес или либретто, касались на самом деле в первую очередь слова Троцкого о мастерстве Селина, обращенном на то, чтобы поливать грязью все, что обычно всегда пользуется самым большим уважением в обществе, или слова Филиппа Соллерса о том, что книги Селина останутся в вечности как единственные по-настоящему глубокие и беспощадные отметины современного им кошмара. Я хочу сказать, что та изобретательность, с каковой Юпитер сражается за сохранение своих привилегий на Олимпе, выписана Селином не менее уморительно и вдохновенно, чем, к примеру, изобретательность Петена в интригах, направленных на сохранение своих привилегий в Зигмарингене. Ну и, конечно, решение Маруси Климовой опиралось скорее всего и на ту логику, согласно которой рядом с именем Селина титул «Громы и молнии» смотрится на книге куда органичнее, чем, например, «Рождение феи»…
В пьесах Селина язык его романов различим куда менее ощутимо, чем в его либретто и сценариях, но зато в пьесе «Церковь», открывающей книгу «Громы и молнии», явственно присутствуют элементы сюжетных линий его первого романа. «Церковь» и «Путешествие на край ночи» имеют даже общего героя – Бардамю; скажем, по прочтении первой пьесы Селина читатель существенно расширит имевшиеся у него познания о пребывании Бардамю в Камеруне. Как известно, Селин написал «Церковь» за пять лет до публикации «Путешествия», то есть в 1927 году, а издана «Церковь» была уже после триумфа «Voyage au bout de la nuit». Вполне вероятно, что это случай, когда биографам писателя не следует драматично указывать на «непростую судьбу произведения». Раз эта «непростая судьба» отвлекла Селина от драматургических опытов и позволила сосредоточиться на том, из чего получился в итоге роман, часто называемый «лучшей книгой ХХ века», судьбу эту можно признать великой.
2005 г.