Mariya Eremenko
Я русский бы выучил только за то,
Что им разговаривал Ленин.
Как известно, эпиграф задает тон прочтения всей книги или трактата. Неожиданно в эпиграфе, возникшем в моей голове, как только я начала читать книгу Маруси Климовой «Моя история русской литературы» (в издании 2014 года «Моя антиистория русской литературы»), оказался глубокий смысл. Если встать на точку зрения рецептивной эстетики и утверждать, что текст может считаться законченным и полным смысла только тогда, когда к нему прикоснулся читатель, то выходит, что мое литературоведческое образование (которое так ненавидит Маруся Климова) позволило мне не просто уловить основную идею книги (далее по тексту – «Моя история»), но и спроецировать настроение, мысли и думы автора во внешний мир, то есть достроить произведение Маруси Климовой именно в той плоскости, в которой она меньше всего желала бы. Есть какая-то злая ирония судьбы или пустоты, о которой так много рассуждает автор рецензируемой книги, что ее будут рассматривать именно профессионалы и именно с литературоведческой точки зрения, чтобы окончательно похоронить — в терминах самого автора — притязания Маруси на Вечность. Какой мерой меряете, такой и вам отмерят.
Строки из хорошо известного произведения В. Маяковского мне вспомнились в связи с необычным и весьма любопытным взглядом Маруси на русскую литературу, который, как оказалось, в некоторых своих наиболее здравых и доказательных моментах оказался схож с моим. Поминая одного из гениальнейших поэтов в русской литературе, я еще не прочла главу «Моей истории» о Маяковском и не узнала, что это – один из пятерых деятелей русской литературы, к которому у Маруси Климовой нет никаких претензий. Это во-первых. Во-вторых, упоминание имени Ленина в контексте Маруси Климовой тоже оказалось неслучайным, поскольку выяснилось, что в годы богемной юности один знакомый представил Марусю в Париже как правнучку Ленина и все поверили, поэтому с тех пор она работала под «партийной кличкой» Маруся Климова фон Ленин. В-третьих, в главе 23 Маруся рассуждает о внезапной любви Маяковского к Ленину, о произведениях, написанных великим поэтом великому авантюристу, и о том, что представляется неизвестным, кто кого втащил на закорках в Вечность. В-четвертых, как ни старалась автор «Моей истории» очернить русскую литературу, убедить читателя, что все русские писатели и поэты – «дегенераты, олигофрены и полные идиоты» и не стоит подходить к ним на пушечный выстрел, — своими воинствующе отрицательными, непримиримыми суждениями она, наоборот, привлекла внимание к этой самой русской литературе, поэтому «я русский бы выучил…». Строчки из Маяковского пришли мне на ум тогда, когда я еще не могла рационально осмыслить свое впечатление от книги. Так вот, благодарна я Марусе и читать «Мою историю» стоило только за то, что она не считает Пушкина великим поэтом и «нашим всем»! Это мнение так неожиданно совпало с моим (потому что до этого дня мне ни разу не попался человек, думающий так же), что дальнейшее злопыхательство Маруси Климовой в адрес русской литературы меня уже не сильно раздражало, хотя, надо признать, Маруся не стесняется в выражениях. Вот, например, о Хлебникове:
«У литературоведов, возможно, уже и выработался определенный иммунитет на мертвечину, как у патологоанатомов»,
и с нескрываемой профессиональной гордостью скажу, что «Моя история русской литературы» уже представляет своеобразный интерес для патологоанатома. Да, ее уже можно препарировать, потому что она остыла, окоченела и представляет собой объект научного изучения. С точки зрения научного интереса, данная книга прекрасно вписывается в современный литературный процесс и ту самую историю русской литературы, в отсутствии которой так рьяно нас убеждает автор. Но вот в чем парадокс: если не существует литературы вообще, а русской тем более, то зачем об этом писать? Через всю книгу красной нитью проходит мысль о смерти литературы как таковой, о том, что это – фикция и иллюзия, и основная миссия автора книги – сорвать покрывало Майи с глаз кого? Для кого эта книга написана и зачем? Сама Маруся Климова задалась этим вопросом только в 33 главе своей книги, и вот как она ответила на него:
«Даже как-то странно, что, приступая к написанию данной книги, я сама предварительно об этом не подумала. Так вот, смысл «Моей истории» заключается в том, чтобы вовремя отделить себя от остальных русских писателей, отгородиться, так сказать, провести разделительную черту, а может быть, даже и противопоставить себя им…».
Автор честно пытается проделать данный фокус, но он не удается. Что касается современников и ближайших предшественников, то вполне вероятно, что Маруся противопоставлена им, но что касается литературы XIX – начала XX века, то автору не удается отмежеваться от нее. Она и нападает на ту литературу так яростно и неудержимо, потому что когда-то она также неудержимо и взахлеб ее читала и любила. На мой взгляд, эта книга написана для себя самой в потоке времени: частично для той восторженной девочки, влюбленной в Маяковского и ошалевшей от Достоевского, частично для молодой и дерзкой девушки, ломающей устои советского быта, частично для повзрослевшей и разуверившейся в этой самой литературе женщины. Поэтому и книга любопытна как читательский и духовный (ох, не удержалась от шпильки!) опыт человека, скрывающегося за псевдонимом Маруся Климова.
Если рассматривать книгу Маруси Климовой с точки зрения литературного жанра, то, безусловно, «Моя история русской литературы» — не учебник и не справочное пособие. Ближайшим предшественником является Набоков со своими «Лекциями по русской литературе», но книга Маруси Климовой еще более субъективна и неструктурированна хронологически. Поначалу автор пытается придерживаться хронологии, но уже к двадцатой главе, когда речь начинает идти о ХХ веке, этот принцип уступает место ассоциативному методу повествования. Ближе всего «Моя история» стоит к сборнику эссе или запискам по случаю, в которых имя того или иного деятеля литературы является лишь поводом для размышления автора о времени и о себе. О себе в книге очень много, поэтому логическое ударение в названии книги стоит на слове «моя». А раз «моя», то и пишу то, что хочу и как хочу, и выбор имен – мой. Естественно, что книга Маруси Климовой отражает главную тенденцию современной культуры – вкусовщину. Есть в ней и другая примета времени, которую Маруся сама и обозначила:
«В современной литературе метод окончательно пришел на смену герою».
Рецензируемая книга – это один сплошной метод, который принято называть антиметодом: нарочитое остранение, уход от профессиональности, тщательное создание иллюзии спонтанности и внезапности письма, этакое ≠пишукакдышу≠ и пр. Здесь автор достигает необходимого эффекта: у «обывателя» (термин Маруси Климовой) создается впечатление, что все, что она написала, она вот сейчас только и придумала. В заключение хочется пару слов сказать о тех счастливчиках, которых Маруся считает гениями (о Селине, к которому Маруся обращается по любому поводу, мы не говорим, потому что он не русский писатель). В иерархии Маруси Климовой существует пятерка брахманов, до которых, даже если в них и кинуть ком грязи или чего повонючее, он даже не долетит: это Гоголь, Лермонтов, Достоевский, Блок и Маяковский. Лично я не соглашусь только с Достоевским, но это была бы уже МОЯ история литературы.
4 февраля 2018
https://www.livelib.ru/review/915919-moya-antiistoriya-russkoj-literatury-marusya-klimova