Марина Шикова
Издательство АСТ выпустила новую книгу Маруси Климовой «Моя антиистория русской литературы».
Одни, прочитав книгу, на обложке которой красуется «Ваш Пушкин — идиот», всерьез хотят вызвать автора на дуэль. Другие возмущаются. Третьи смеются. Рекламный слоган, сопровождавший выход «Моей АНТИистории русской литературы» Маруси Климовой, извещал: «Подобных книг в России еще не было». Из чего было ясно: писательница, чье имя ассоциируется с блатной песенкой про Марусю Климову, простившую любимого, имеет право глумится над «нашим всем». Вот только действительно ли книга стоит дуэли?
Татьяна Кондратович — так на самом деле зовут нашу героиню — известна литературным гурманам своими переводами французских авторов, большей частью радикального толка: часто обращавшегося к теме гомосексуализма Жене, имевшего репутацию расиста Селина (между прочим, его книги из-за антисемитских высказываний были запрещены во Франции), скандального автора порнографических романов Гийота.
В качестве Маруси Климовой прославилась в узких кругах литературной тусовки лет 15 назад, делами куда более задиристыми, нежели художественный перевод. То она со товарищи организовала фестиваль декаданса, если мне не изменяет память, в питерском зоопарке: там разгуливали раскрашенные мужики в колготках и пииты, на лицах которых можно было прочесть любые злоупотребления, но только не творчеством, звучали тоскливые вирши, в том числе и на «гей-темы», бродили неясные личности в костюмах из сырых яиц, которые в завершении вечера кто-то разбил. Маруся, бывшая одним из «идейных отцов» этого буйного помешательства, резвилась, словно прыщавое дитя, выпущенное на свободу. А может ее просто несло. И принесло к еще одной сумасшедшей акции — клубу «Дантес» и одноименному журналу. Успели как раз к 200-летнему юбилею Пушкина, заявив, что собираются акцентировать свое внимание на всем маргинальном и вытесненном, то есть, надо полагать, на том же Дантесе.
Маруся не уставала эпатировать. То заявляла в интервью, что находит много общего между Леонардо да Винчи и… сатириком Петросяном. То объявляла в своем блоге, что украла в сетевом магазине крышечки от салатниц. Короче, шокировала и издевалась над стереотипами и обывательским сознанием вовсю — во всяком случае, ее почитатели и почитательницы настаивают именно на такой трактовке Марусиного самовыражения. Сразу заметим: от самовыражения до выражений у Маруси — один шаг.
Ну, так ведь и посыл автора таков: с русской литературой давно пора было разобраться не по-детски. Все имена «изъедены» молью литературоведения, утверждает наша героиня. Более того, по ее мнению, высказанному в каком-то интервью, гипертрофированное внимание к авторитетам прошлого мешает оценить и увидеть современного гения, если таковой случится. Иными словами: давно пора расчистить Авгиевы конюшни отечественной литературы, болотной тиной покрывшиеся и мхом заросшие, ради новорожденных гениев. Долой сюсюсканье плешивых стариканов-филологов, всяческих там пушкинистов и толстоведов! Дорогу свежим веяниям! Нечто подобное мы уже проходили в 1912-м, когда футуристы во главе с Маяковским издали свой манифест «Пощечина общественному вкусу», где призывали Пушкина вместе с Толстым, Достоевским и прочими «сбросить с парохода современности», вымыть руки после прикосновения с книгами, написанными всякими Андреевыми и с высоты небоскребов взглянуть на их ничтожество.
Если Маруся и не вымыла руки, то уж ноги вытерла тщательно. Оказывается, всю русскую литературу, этот «продукт обывательской культуры», создало… «огромное количество кретинов», которых почему-то называют гениями. «Урод» Пушкин, «злобный старикан с развевающейся седой бородой» Толстой (Лев, разумеется), «зачуханный интеллигент Тютчев», «отморозок Салтыков-Щедрин», «фальшивый декадент» Брюсов, «классический простачок Есенин», «полный олигофрен Хлебников с капающей изо рта слюной», «дегенерат Платонов»… Попутно достается и без вины виноватому ученому Циолковскому, этому инвалиду детства, что в переводе с марусиклимовского языка означает «больной на всю голову». А еще Марусю смешит старик Державин, непонятно с какого перепугу расплакавшийся на выпускном экзамене в Лицее — «Что он увидел в юном Пушкине? А может быть, все гораздо проще, и это были слезы впавшего в маразм старика?». Ее откровенно раздражает козлиная бородка Некрасова, разочаровывает Чернышевский со своим низким, как у питекантропа, лбом, ей совсем не по душе Гаршин с его «дебильной физиономией и блаженным взглядом вытаращенных глаз» и «перекошенное лицо и брезгливо изогнутые губы» Блока. Короче, претензии у Маруси есть практически ко всей русской литературе. Оттого и портретная галерея получилась такая, мягко говоря, не очень симпатичная. Правда, например, Горькому, несмотря на «скошенный лоб и хитрые глазки», досталось меньше многих, потому как голова у него не такая квадратная, как у другого советского писателя — Серафимовича, но тоже, знаете ли, такие лица, какое носил Алексей Максимович, бывает у электриков или плотников, и, хотя классик чем-то похож на родного Марусиного дедушку, но все равно был он «самый тупой в русской литературе». После подобных доказательств деградации отечественной словесности, не очень-то и удивляешься Марусиному объяснению, с чего она вдруг взялась за русскую литературу: «Прежде всего нужно сказать, что меня всегда раздражали писатели, и, между прочим, вовсе не обязательно русские. В данном случае русские писатели просто попались мне под руку…» Эка, удивила, писатели вообще не любят друг друга. У них, как известно, есть обычай: в круг сойдясь, оплевывать друг друга. Впрочем, Маруся Климова прекрасно справилась с этим в одиночку.
Глумливый этот стеб, помноженный на категорический нигилизм, плоскую безапелляционность, дерзкое скандирование, откровенное бахвальство собственным невежеством («вообще-то я его не читала», «было, кажется, произведение», «не уверена, что его печатали» и ets), можно было бы, наверное, и проигнорировать — мало ли на свете плохих и ненужных книг. Но дело в том, что книга написана… хорошо. Читать ее интересно, даже вопреки внутреннему желанию закрыть. Содержит она не только фразы со словами «урод» и «дебил», но и немало метких замечаний, остроумных, пусть и спорных, суждений. О Достоевском: «Вряд ли он предполагал, что со временем его книги будут читать преимущественно пенсионеры». Или об Андрее Белом, чье новаторство, по мнению Маруси, оставило от романа как литературного жанра «груду мусора, кучу осколков».
Заслуживает интереса и такое наблюдение, правда, Маруся, щедро наградившая щелбанами классиков, здесь в определенном смысле сама себе противоречит: «… в девятнадцатом веке произрастали разрозненные, одинокие, но довольно крупные дубы и сосны, вроде Гоголя, Лермонтова, Достоевского, Тютчева или Фета… А в двадцатом — в литературе расцвели уже целые заросли кустарников в виде разных объединений символистов, акмеистов, футуристов, имажинистов и т. п. А дальше хуже: почва, на которой они все произрастали — и дубы, и кустарники — постепенно сильно истощилась…Это уже не деревья или там кустарники, а настоящая саранча». Любопытно, чего уж там.
Можно, конечно, возмутиться Марусиным определением «Слова о полку Игореве», а заодно почему-то и написанным грузинским поэтом Руставели «Витязя в тигровой шкуре», как откровенного «фуфла», но следующий пассаж о том, что «Слово» ни один нормальный человек никогда не сможет осилить, даже если он и привык с детства гордиться этим «шедевром»», невольно заставляет смутиться: давно ли вы перечитывали «памятник» древнерусской литературы?
Но вот что любопытно. Когда ты уже готов возмутиться авторскими дерзостью и эпатажем, или — в редких случаях — даже принять сторону автора, то тут-то и наступает прозрение. Фу ты, черт, так она же пишет о себе — вот каникулы у бабки в Шепетовке, вот задолбавшие своими нравоучениями родители, вот на званый обед в честь Селина ее, лучшую переводчицу французского литмаргинала, не позвали, вот… Книга отождествляется с Марусиной историей, ее биографией. И все эти уроды и дегенераты — это же ее ощущения, ее прочтение. Плевать она хотела на то, о чем вы подумаете. Сказано же — антиистория. Читай, история, которой и не было. Так, озорство одно. Правда, некоторые называют это красивым словом — контркультура. Ну, что-то вроде мужиков в колготках в зоопарке.
29 января 2015 г.
VASHDOSUG.RU
http://www.vashdosug.ru/spb/exhibition/article/75003/