DONOR_DAROM
ч.1. Маруся угодила в кондуит
Маруся Климова– прогульщица и хулиганка, педработники ею недовольны. В «Новом мире» Алла Латынина прорабатывает «озлобленного подростка, который выражает свое неприятие взрослого мира тем, что все делает наоборот. Взрослые требуют мыться — так буду ходить грязным, пугаются испорченного лифта — вот я кнопки и повыломаю, просят не шуметь — а вот я вам магнитофон врублю на полную мощность, твердят, что надо учиться, — так вот назло брошу школу. Маруся Климова признается, что сожгла свой университетский диплом назло родителям. Вот-вот: ценное признание для психоаналитика. Даже излюбленные слова Маруси Климовой — урод, дебил, кретин — отдают подростковостью.»
Действительно, «Моя история русской литературы» похожа на школьный учебник, разрисованный веселой восьмиклассницей. Тут еще иллюстратор Зоя Черкасская постаралась. Кто не размалевывал портреты в школьных учебниках? Не только писателей, но и других осточертевших классиков. У меня, например, Бойль и Мариотт изображали сцену дуэли: я им пририсовал руки с пистолетами, чтобы они друг друга поубивали. Выговор Климовой за порчу казенного учебника и неуважение к старшему педперсоналу! Занести в кондуит и оставить без сладкого. Пускай зубрит ордена комсомола и биографии пионеров-героев. Вот что себе позволила эта Климова: «разухабистый стёб по поводу сравнительной длины… как бы это выразиться, не нарушая традиций толстого журнала? — ну, скажем, так: детородных органов у классиков русской литературы». Долго думала дама как бы выразиться, да вот и выразилась: «длина…толстого». Латынина зажигает! На ее фоне дискуссия про бананы и сигары меркнет. Круче только тетка из «Молодой гвардии», ляпнувшая как-то раз про «жизнеутверждающий стержень» чего-то там – духовности или соборности. И после этого Латынина посылает Климову к психоаналитику? И эти-то люди запрещают нам ковырять в носу? Традиции толстого есть – уши уже не требуются. Зачем пытаться произносить вслух собственные фразы? Интеллигентный критик лучше сразу даст оппонентке по морде: «Такие лица бывают у ткачих, буфетчиц, продавщиц сельских магазинов, железнодорожниц в оранжевой униформе и прочих представительниц пролетариата». И сетевому журналу «Топос» Латынина отвесила фунт презрения. Конечно, куда «Топосу» до «Нового мира». Там не найдешь выражений вроде «красота спасет мир» или «судьбы России», там не печатали Брежнева.
Впрочем, я сам купился на портрет, украшающий обложку «Моей истории…». Мне было любопытно — как выглядит Маруся? Даже пошел на презентацию ее книги в Москве, но к началу опоздал и должен был угадывать, кто есть кто. За столиком президиума справа сидела элегантная дама в очках и читала университетским голосом про философский пароход. На Марусю с обложки она была совершенно не похожа. Где же Климова, куда делась? Наверное, в самом начале представления принялась безобразничать, кидаться в публику табуретками и была выведена милицией. В центре композиции, в настоящем цилиндре и жилетке цвета нежности –Ольга Серебряная. Сразу узнал серебряную вундерфрау по юзерпику, хотя на картинке она в профиль. Да ведь у цилиндра с любой стороны профиль, не спрячешься.
Слева — Владимир Кирсанов и Елена Трофимова – литературоведы в обычной гражданской одежде.
— Маруся – культурный кунструкт, — объявила Трофимова, — и не есть!
В буфете кто-то испуганно поперхнулся.
— …и не есть прямая проекция личности Татьяны Кондратович.
Элегантная дама справа деликатно улыбнулась. Я вспомнил, где раньше слышал голос Маруси: она читала свои произведения на радио «Свобода» несколько лет назад. Хорошо бы получить автограф – это придаст книге особую ценность. Когда публика стала расходиться (кролика из цилиндра так и не достали), я робко подошел к Марусе и пробормотал свою кличку.
— Даррел? – переспросила Маруся. Наверное, я напомнил ей кого-то из персонажей писателя. Интересно, какого – Лоренса или Джеральда. Но имя мое в свою историю все-таки вписала:
Дома я внимательно прочитал книгу Маруси. Но об этом – отдельный разговор.
8 апреля 2005 года.
http://www.livejournal.com/users/donor_darom/6943.html
Ч.2. Маруся и пустота
Идиоты, олигофрены, кретины, дебилы, дегенераты… Эти диагнозы, поставленные Марусей Климовой классикам, бросаются в глаза читателям ее книги «Моя история русской литературы» сразу, как надписи на заборе. Многие читатели ничего больше и не видят, они так и ходят вокруг забора с крамольными надписями, зачитывают обиды вслух и громко возмущаются. В книжке есть слова и покрепче, например, «хер» и «мудак» — правда, это не про классиков, а про других персонажей. В «Моей истории…» полно действующих лиц и разнообразных эпизодов, все они зачем-то автору понадобились. Ноль внимания! Раз уж общественность записала Марусю в хулиганки, справка из драмкружка ей не поможет.
А мне, солдату запаса Советской Армии, Марусины выражения особо ругательными и не кажутся. Что, автор «Морских рассказов», где даже пароход носит имя «Красножопск», не знает других слов, пообиднее? Недостойное дочери моряка однообразие: синонимический ряд «идиота» и все! Что-то это слово мне напоминает, еще сериал недавно в телевизере показывали… Точно! Мало Марусе намеков-аллюзий, так она еще вот так прямо, в лоб:
«…читатели романа «Идиот» сами оказались идиотами…роман навсегда останется одной из самых загадочных и магических книг мировой литературы…»
Сама Маруся все время кокетливо жалуется на собственную голову, то и дело называет себя сумасшедшей – то есть ставит себя в один ряд с этими самыми писателями-«идиотами», которых она вроде бы ругает. А вот советского графа Алексея Толстого она хвалит: сумел подлизаться к начальству и превосходно устроился, в отличие от «дебилов» вроде Хармса и Платонова.
По-моему, такая похвала у Маруси гораздо обиднее «идиота». Есть еще один термин с тем же корнем – «идиолект», индивидуальное авторское словоупотребление. Марусин «идиот» — идиолект в квадрате.
«…неожиданно для самой себя вдруг запела романс на стихи Фета «Сияла ночь, луной был полон сад». И весь этот грязный обшарпанный зал вдруг превратился в пустынный гулкий готический собор, наполненный разными прекрасными неожиданными звуками и я уже не думала о том, что мне предстоит, я вообще перестала замечать окружающее, я все читала вслух стихи Фета и даже не заметила, как все закончила, все оказалось убрано, а ведь прошло целых четыре часа, но я и не заметила, мне-то казалось, что это длилось не больше пятнадцати минут! Потом мой знакомый психиатр сказал, что это определенный симптом, так начинаются некоторые психические заболевания: тебе кажется, что пять минут длятся как пять часов, или наоборот, пять часов пролетают, как пять минут. Но тогда я об этом не думала. Я вышла на пустынный Невский, увидела в небе одиноко светившую и озарявшую мне путь бледную луну, потому что фонари уже не горели, и я так и пошла домой, и у меня в ушах все звучали эти стихи, и мне было совершенно все равно, что вокруг грязь, слякоть и сырость, мерзкая промозглая питерская погода — я чувствовала себя счастливой, все неприятное ушло куда-то в дальний угол сознания, и совершенно закрылось чем-то красивым легким мелодичным и прозрачным.»
Какое-то странное очернение классической русской литературы. Оно больше походит на признание в любви, сделанное застенчивой и ревнивой гимназисткой.
Один из персонажей книги – влюбленная девица, украшающая зашифрованными инициалами своего «предмета» все доступные ей стенки и заборы. Собственно и книга эта больше похожа на роман, а не на полемическое сочинение по истории литературы. Ее сложная образная система заслуживает отдельного исследования, но вот основные мотивы:
— Море и корабли. Едва ли не центральный образ книги, он проходит через весь текст во всем символическом многообразии – от «Титаника» на первых страницах до капитана, ведущего корабль к скалистому берегу в финале. Тут и философский пароход, и постсоветский средиземноморский круиз, и рассуждения о том, что русская литература проигнорировала морскую тематику. Историософские фантазии на морскую тему, детские воспоминания о происшествиях в порту, синяя пластмассовая лодочка с желтым человечком, слова «все главное вершится где-то там, в темноте, под водой, и спрятано от глаз посторонних»… Да «посторонние» и не желают ничего этого замечать. Ведь всем давно известно, что Климова – нигилистка и очернительница классики, зачем еще вникать в ее тексты?
— Поиск убежища, желание очутиться «в теплом, уютном, защищенном от внешних воздействий месте». Иногда пересекается с образом «чистого» корабля как идеального убежища от мира. Выражается также в желании «где-нибудь отсидеться и не выходить из дома» во время казенных торжеств и массовых мероприятий. Домик-макет в музее Островского – жилище гномов.
— Пустота. От «готической» пустоты в цитированном фрагменте до «буддийской» в главе 44, так и названной – «Образы пустоты».
— Смещение масштабов, несовершенство субъективного восприятия. В общем, та сфера, где не обойтись без длинных иностранных слов на букву «э» — «эпистемологический кризис», «Эпштейн Михаил Наумович»… У которого Маруся брала интервью – и не в качестве девочки с микрофоном, а как равный этому ученому человеку собеседник. Конечно, теткам-критикам проще считать Климову недоделанной уборщицей и «озлобленным подростком». Ну и ладно – пубертатный период «Топоса» веселее климактерического «Нового мира».
13 апреля 2005 г.
http://www.livejournal.com/users/donor_darom/7483.html