Алексей Номад
В декабре 1981-го года французский писатель Пьер Гийота впадает в кому. Врачам чудом удается спасти ему жизнь: писатель долго не принимал пищу и вообще относился к своему организму с преступной халатностью, усмиряя плоть сильными анальгетиками. «Кома» — его автобиографическая книжка, которая завершается в согласии с названием.
Если собрать Гийота из расхожих формулировок, зрелище получится довольно любопытное. Признанный классик, важнейший писатель современности, «последний авангардист», второй, после Де Сада, французский литератор, напрочь перепахавший принятые к использованию конвенции языка и литературы. Правда, если у маркиза целиной было барочное общество масок и хороших манер, то Гийота фактура досталась куда капризней. В середине-конце 60-х годов прогрессивные французские умы давно похоронили Бальзака под насыпью «нового романа» (или «антиромана»), и разрушением литературной формы уже мало кого можно было удивить до открытого рта или возмутить до зубовного скрежета. И, тем не менее, ветерану алжирской войны (колониальная бойня вроде чеченской) это удалось. После написанного в 70-м году романа «Эдем. Эдем. Эдем» — одного предложения, с предельной концентрацией сцен насилия и перверсий, длиной в 300 страниц — во Франции на Гийота был наложен запрет. Вернее, на книгу, но для живого классика, а тогда еще просто скандального маргинала, это оказалось одним и тем же: «чем больше я физически вторгаюсь в язык, тем большее ощущение жизни у меня появляется. Преобразование языка в глагол — это добровольный акт, физический акт. Битва между литературой и жизнью, да, может быть, но не тем, что пишу я, и жизнью; потому что то, что я делаю, это и есть жизнь».
В «Коме» нет четко очерченных временных рамок. В основном, это последние годы перед почти трагическим завершением эксперимента над собой. Иногда Гийота прокрадывается в свое детство, юность, история заполняется размышлениями и почти манифестами. В конце 70-х, борясь с депрессией, он работает над титаническим романом «История Самора Машеля», об алжирском рабе и пророке, который торгует собой (рабство и насилие на всех уровнях символизации — основные темы его романов, а Алжир, «человеческая пустыня» — частое место действия). Он колесит по Франции на своем автомобиле, который по совместительству дом и рабочий кабинет: «Стать бродягой значит стать доступным для всех, как для близких, так и для незнакомых людей. И это также означает забыть свое Я, своего настоящего врага, который, увы, одновременно является опорой для творчества. Поэтому ты легко можешь сходиться с совершенно разными людьми, когда перевозишь в своем автомобиле вместе с людьми их продукты и имущество». Общается с друзьями и родственниками (последние временами кладут его в лечебницу). Вспоминает юность: смерть матери, бегство в Париж, работу курьера «Самая неблагодарная работа — это доставка платьев богачам, а также в большие модные бутики на Елисейских полях. Я до сих пор не могу смириться с богатством и роскошью, окружающими небольшую кучку людей.». Или детство в деревне, когда он думал, что спящим людям снятся бодрствующие, а потом наоборот. На самом деле, книга не про милые курьезы и ностальгические воспоминания постаревшего (в Париже книга издана в 2006-м) мэтра. Можно было бы сказать, что она про борьбу творца за свой взгляд и свой голос, за волю к безбрежному бытию, за честность перед самим собой и миром. Это, конечно, так — но подобным образом можно описать львиную долю писательских автобиографий. К тому же, в случае с книгой Гийота вопросы «зачем?» и «почему?» не менее важны.
«Кома» — событие действительно серьезное. Хотя бы потому, что это первая книга Пьера Гийота, изданная на русском, которая написана в традиционной литературной манере. Автор одной из самых радикальных творческих стратегий (о которой лучше ничего не сказать, чем «в двух словах») оказался еще и прекрасным беллетристом, легко вступающим в классические отношения с читателем: занимательность, интрига, сюжет и прочее. В 70-е годы, когда он писал свои бескомпромиссные тексты, его сопровождал шлейф «толкователей», по совместительству защитников. Многостраничные разборы ключевых интеллектуалов своего времени — Ролан Барт, Мишель Фуко, Клод Симон. Сегодня Гийота почти последний персонаж той эпохи, когда под «авангардом» еще подразумевалась ревизия онтологического этикета, а не просто перекройка языковой формы. И, как оказалось, он вполне способен себя и «защитить», и «истолковать».