Пресса

 Павел Соболев

Пьер Буржад
«Механический Эрос»
Тверь, «Kolonna Publications» / «Митин Журнал» 2007

Пьер Буржад однажды, будучи опечаленным тем обстоятельством, что Жан Жене запретил ему публиковать вот только что на тот момент данное им Буржаду прекрасное интервью, поинтересовался у Жене, дает ли он ему разрешение напечатать это интервью посмертно. Жене ответил Буржаду, что тогда он может делать с записью их беседы все, что заблагорассудится, но выразил на прощание сомнение в том, что Буржад не умрет прежде, чем он (Жене) сам. К настоящему моменту можно констатировать, что слова Жене остались пустой бравадой, потому что Буржад задержался на этом свете уже на два десятилетия дольше, и еще имеет шансы существенно улучшить этот показатель. Между тем, возможно, и для самого ныне 80-летнего Буржада собственное долголетие стало в какой-то степени сюрпризом. В своем рассказе «Угри» (одном из текстов, образовавших сборник новелл «Eros mecanique», выпущенный в 2007-ом году на русском языке издательством «Kolonna Publications» во вдохновенном переводе Маруси Климовой) один из крупнейших французских литераторов современности Пьер Буржад заключил, что настоящий порнограф должен закончить жизнь самым трагичным образом: живьем пошинкованным и брошенным в кипящее масло; Буржаду, порнографу прирожденному, однако, пока удается выглядеть исключением из собственного правила, раз он до сих пор не разделил судьбы главного героя этого произведения – угря, отправленного прямо из влагалища забавлявшейся с ним женщины ею же на сковороду.

 Может показаться, что шансов на такой небанальный отход в мир иной на девятом десятке становится все меньше, но, возможно Пьеру Буржаду еще и удастся встретить смерть соответствующим калибру его эротомании способом, поскольку, несмотря на свой более чем почтенный возраст, он продолжает посещать в Париже закрытый садомазохистский клуб, хотя и, по его собственному мужественному в своей откровенности признанию, уже не может позволить себе особенно многого; неравнодушный же читатель прекрасных эротических миниатюр Пьера Буржада может заподозрить, что мэтр в этом смысле скромничает и по-прежнему готов к удивительным подвигам. Человек, устраивавший в расцвете лет выставки тампонов, пропитанных менструальной кровью своих любовниц, выгуливавший своих подруг по Парижу полностью нагими на четвереньках и на поводке, близко знавший художницу, зашивавшую себе срамные губы гигантской иглой (и просившую Буржада ее фотографировать с воткнутой в лобок вилкой), едва ли и в номинально пенсионном возрасте способен утратить вкус к главным прелестям жизни.

 Герой другой новеллы Буржада, «Киберсекс», признается своему компаньону по просмотру порносайтов в Интернет-кафе в своей исключительной сексуальной озабоченности, суппортируя ее исключительность сюром в духе того, что случись-де кому вскрыть его голову консервным ножом, то в этой голове наверняка обнаружили бы обнаженную женщину. Этот сетевой задрот был плебеем в мире воображаемого секса, а вот если такой сюжет применить к черепу самого Буржада, то вмешательство ножа привело бы к обнаружению в нем огромного количество нагих женских тел, и каждого – в эксклюзивных и чрезвычайно подобающих конкретному случаю обстоятельствах. Скажем, повествователь в одноименном с циклом заглавном рассказе «Механический эрос», восхитившийся повстречавшейся ему на художественной выставке дамой, немедленно располагает ее в своем воображении привязанной к креслу головой вниз, с примотанными веревкой к ножкам кресла руками, с подложенной под голову подушечкой и с широко раздвинутыми бедрами и ягодицами, раскрытыми подобно книге. Последняя деталь несомненным образом указывает на аристократичность натуры Буржада как порнографа, поскольку допущенное его подчеркнуто альтерэговым в данном случае героем подобие процессов созерцания дамского межножья и чтения книги сообщает такому эротофилу репутацию чрезвычайно тонко организованного в плане эстетических потребностей сластолюбца. Вспомним, к примеру, совершенно незаслуженно наделенного неразумными читательскими массами статусом порнографа номер 1 в мировой литературе Генри Миллера, чья неотесанная эротомания была на самом деле-то взращена долгими сутками пароксизмической эрекции на голодный желудок, когда таская по Парижу в штанах свой «кусок свинца с крыльями», он чувствовал, что из-за недоедания эти штаны только на этом куске и держатся; мечтая, будучи близким к голодному обмороку, о сексе, он вожделел вонзить свой «тяжелый и легкий одновременно» снаряд в «кусочек женской плоти цвета лососины». То есть, изнуренный в равной степени длительными голодом и воздержанием, смешивал желания опустошить при участии реципиентки семенники и наполнить брюхо; у Пьера Буржада же процесс продуцирования порнографических грез катализировался не жаждой к насыщению, а любовью к литературе, в результате чего невероятно живо представленное женское лоно пьянило его не цветом красной рыбы, а запахом полиграфического шедевра: «…я клал настоящую раскрытую книгу поверх этой, воображаемой, и начинал ее читать. Слегка передвинув книгу, я видел, как из-под нее показывается щель со слипшимися или уже раскрытыми губами и, наклонившись, втягивал в себя этот первобытный запах, смешивающий с опьяняющим запахом новых книг: бумаги верже, японской бумаги, картонного или же сафьянного переплета и типографского клея!»… Генри Миллер, вроде бы тоже неистово культивировавший художественную словесность как самое прекрасное из предназначений, нипочем не мог бы написать столь же прекрасных строк.

Однако, как уже было замечено, Пьера Буржада тоже занимала рыба. Упомянутая выше новелла «Угри» в определенной степени может считаться визитной карточкой Буржада как мастера прозы малой формы – в том смысле, что именно в этом тексте особенно внятно сартикулирована, возможно, самая главная тема творчества Буржада-новеллиста: тема досады, которую должен испытывать человек от осознания того, что тело «хомо сапиенс» — далеко не самое совершенное среди принадлежащих населяющим землю существам в плане доступности к самым изощренным сексуальным утехам. Скажем, одно из самых сильных удовольствий, которые может получать человеческий самец при занятиях сексом с человеческой самкой, это попеременное с небольшими интервалами введение члена партнерше в вагину и в анус, но даже самый искусный в таких экзерцициях мачо не может быть в двух отверстиях сразу; поэтому лучше быть не человеком, а угрем, который может головой и хвостом единовременно распределить себя по парадному и запасному входам. Лучше быть не человеком, а грызуном, потому что даже самый равнодушный к разоблачению патологоанатом или самый похотливый санитар в морге могут себе позволить себе лишь крупицу от тех некрофилических счастий, что доступны кладбищенским крысам. Наконец, лучше быть не мужчиной, а конем; едва ли в эротической жизни мужчины много равновеликих радостей с той, чтобы выпустить из члена на лицо любимой женщины обильный поток спермы, однако как печально понимать, что мужчина, познавая эту радость, лишен шанса познать сакральное блаженство — закончить в такой ситуации эякулирование тем, чтобы встать на дыбы и заржать…

 И хотя с угря в новелле «Угри» сдирают кожу, выворачивая его как палец перчатки, и хотя в новелле «Крыса» крысу убивают ножом, предварительно отпилив ей половые органы, а конь из новеллы «Наездница» и вовсе дематериализуется как фигурант волнительного сна, не скажешь же, что познанные этими тварями радости не стоили того, чтобы ради них прекратить существование, пусть даже и чрезвычайно болезненно. Поэтому, если эксплуатировать подобную логику, легко будет понять, что если мы с вами в год 80-летия Пьера Буржада желаем к круглой дате одному из самих ярких в каталоге «Галлимара» в истории этого издательства авторов не долгих лет жизни, а практически – так уж выходит – кончины, да по возможности помучительней, то мы делаем это не из ханжества и черствости, а из глубокого к нему респекта, пытаясь в своих пожеланиях хоть как-то предугадать его желания, хотя и сознаем при этом, как немощно наше воображение в сравнении с юбиляровым.