Владимир Артамонов
Маруся Климова. Моя <анти>история русской литературы. – М: АСТ, 2014. – 352 с. – (Без цензуры). – 3000 экз.
В местах общественных частенько попадаются странные типы, бросающие в прохожих ругательства, эти городские сумасшедшие обозлены на весь мир, им важно выплеснуть негатив или втянуть кого-то в орбиту своего гнева, но их, как правило, не замечают. Маруся Климова, чья книга «Моя <анти>история русской литературы» вышла в издательстве АСТ, действует схожим манером. Отрицательная приставка в названии и стилизованный штамп «Без цензуры» призваны предостеречь читателя – такому в школе не учат, всё предельно субъективно да ещё и изложено без обиняков – в общем, концепция книги вполне в духе времени. Тут же на обложке для наглядности приведена цитата: «Ваш Пушкин – идиот». Нате! Пощёчина общественному вкусу. Впрочем, это не ново. Даже простительно, когда с палубы корабля современности сбрасывает классика кто-то из талантливой молодёжи. Но Маруся Климова персонаж далеко не юный, однако продолжает эксплуатировать старые приёмы, как телевизионный комик с «бородатыми» репризами. Маруся Климова – это, конечно, псевдоним, автор-фантом, взявшийся за перо герой воровского фольклора. Гротескному имиджу надо соответствовать, назвался хулиганом – изволь устраивать сцены, регулярно скандаль, эпатируй публику. Многие годы удобряла она поле петербургского андеграунда: устраивала фестивали декаданса, дружила с мастерами перформанса, издавала журнал «Дантес» и писала романы о «фриках» – то есть находилась в авангарде борьбы с буржуазностью и обывателями, готова была тусоваться до полной победы над мещанством.
С годами возрастает риск стать заложником образа, со всеми вытекающими. Когда образованная женщина в возрасте использует лексику пэтэушницы, то ей можно лишь посочувствовать. А ведь она удостоена французского Ордена литературы и искусства! Не куртуазно выражается кавалер, не изящно. Хотя удивляться тут нечему. Генезис этого нарочито шариковского языка станет очевидным, если знать заслуги Маруси Климовой перед галльской словесностью. В одной из своих ипостасей Маруся занимается переводами. Так, её стараниями переведён на русский почти весь Л.-Ф. Селин, она же возглавляет Российское общество друзей писателя. Поэтому уже не кажутся странными ежестраничные панегирики Селину в книге о русской литературе. Ядовитое творчество человеконенавистника Селина оказало несомненное влияние на язык его главного популяризатора, правда, причудливо преломившись: в своих штудиях Маруся стилизует письменную речь под бурчание парижского клошара с советским прошлым, при этом рассуждает на серьёзные темы с хлестаковской «лёгкостью необыкновенной в мыслях».
В книге, вопреки названию, фактически нет литературы и, конечно, никакой истории. Есть подобие мемуаров без чёткой хронологии, в которых воспоминания о суровом детстве и непутёвой юности автора, портреты фарцовщиков и наркоманов, сценки из заграничных вояжей и богемного закулисья перемежаются с апокрифами из жизни классиков. В стремлении «переосмыслить» прошлое и его героев Маруся не разбирает средств, не переживает за собственную репутацию (оно и понятно, это же говорит маска) и уж подавно не думает о тех, кто ответить не может. Маруся Климова из той породы, что не пожалеют ни мать, ни отца ради красного словца. Максим Горький, к примеру, напоминает ей «скошенным назад лбом», «коротким носом», «раскосыми хитрыми глазками» её дедушку-машиниста, а Тургенев своими «белоснежно-седыми» волосами, бородкой (sic!), «выразительными большими глазами»… её же бабушку. Кажется, постмодернизм у иных «адаптаторов» истории русской литературы – не метод, а диагноз.
Книга могла бы оправдать маркировку «16+» и тавро «Без цензуры», но экстравагантная дама схалтурила: в книге нет ни мата, ни шокирующих откровенных сцен, ни политики, ни богохульства – дальше знакомого всем трамвайного хамства дело не идёт. Усталость от ночных клубных битв с мещанством, что ли, сказывается? Маруся скромно предуведомляет читателя: «…речь в моей истории русской литературы прежде всего идёт о реальных умственных способностях отечественных писателей, а вовсе не о многократно опошленных и искажённых всевозможными критиками и литературоведами их образах». Симптоматичны нападки на писателей первой половины XX века. «После долгих размышлений я всё-таки постепенно начинаю склоняться к мысли, что самым тупым в русской литературе, видимо, был Горький». «Присутствие в литературе откровенных олигофренов, которых к тому же практически все вокруг в один голос называют «гениями», не просто озадачивает меня или же ставит в тупик, нет! Пожалуй, я без всякого преувеличения могу сказать, что у меня не хватит слов, чтобы выразить всю сложную гамму чувств, которую у меня этот факт вызывает. А ведь Хлебников в русской литературе далеко не одинок. Увы! Есть ведь ещё его брат-близнец по разуму – Платонов, с такой же невнятицой в голове и книгах и откровенно дебильными суждениями об окружающем мире…»
Самым же притягательным образцом для подражания во всей русской литературе автору видится Эллочка-людоедка из «Двенадцати стульев» Ильфа и Петрова. Почему же? «Может быть, потому, что практически ни одно слово из её небогатого лексикона не выглядит сегодня устаревшим и архаичным, то есть она сумела найти какой-то вечный универсальный язык для выражения своих чувств. Мне также понятна и близка её обострённая тяга ко всему модному и стильному, которой так не хватает большинству современных писателей». Что ж, sapienti sat. Да и саму Марусю обуревают сомнения: «А вдруг профессиональные писатели и выпускники Литинститута, над которыми я с детства привыкла подхихикивать, в свою очередь, тоже вовсю веселятся, глядя на меня?!»
Маруся ведёт себя как школьник-двоечник, пакостящий в учебнике по литературе: этому писателю пририсует усы, тому нацепит очки, третьего «угостит» сигаретой. Да, ничего не поделаешь со стремлением десакрализировать пантеон русской литературы, забронзовевшие фигуры классиков и впрямь порой пугают, но нельзя же сводить всё к бурлеску! «Вульгарная» (т.е. упрощённая) латынь, использовавшаяся на окраинах Римской империи, упрощала коммуникацию римлян и варваров, но не приобщала последних к римской культуре. Так и «вульгарное» литературоведение – бесконечные дилетантские «учебники, написанные писателями» – не помогает постижению русской литературы, а лишь множит ряды полуинтеллигентов.
Литературная газета
№ 50 (6491) (17-12-2014)
http://www.lgz.ru/article/-50-6491-17-12-2014/bez-bozhestva-bez-vdokhnovenya/