Интервью

Ее дебют «Голубая кровь» о денди 1990-х наделал много шума, она получила Рокфеллеровскую премию за роман «Домик в Буа-Коломб» и французский орден Искусств и литературы за переводы Селина. В новой книге «Моя теория литературы» Маруся Климова, не скатываясь в зевотную эссеистику, отправляет на костер истории целые жанры.

Что заставило вас взяться за «Мою теорию литературы»?

М.К.: Я знаю, что многие ждали от меня очередного романа. Но меня пугает пример некоторых отечественных писателей, которые достаточно бодро начали в 90-е и сейчас продолжают в том же духе, порождая кучу разоблачительных банальностей по поводу СМИ, гламура, рекламы и прочих иллюзорных и неподлинных сущностей окружающего мира. Отчего их произведения сегодня производят впечатление какой-то жуткой архаики. Тем более, что для людей моего поколения так называемые «шестидесятники» некогда уже были чуть ли не олицетворением мировой пошлости. Естественно, мне бы очень не хотелось занять постепенно освобождаемое ими в пространстве культуры место. Мне кажется, что нынешнее время существенно отличается, от того, что было десять лет назад, и я его не то чтобы совсем не понимаю, но оно меня пока как-то не очень вдохновляет. Поэтому я и решила немного от него отвлечься, в том числе и буквальном смысле этого слова, обратив свой взгляд в прошлое и на некоторые достаточно отвлеченные идеи и проблемы.

Чем она отличается от «Моей истории русской литературы» по форме, тональности?

М.К.: В «Моей истории русской литературы» гораздо больше фактов, того, что можно охватить взглядом, потрогать руками. А должна сказать, что я терпеть не могу схоластику и всегда очень опасалась и старалась избегать разного рода бесплотных мыслей и идей. Поэтому теория для меня гораздо более сложный жанр, чем история. Можно, наверное, сказать, что в своей новой книге я попыталась подойти к решению некоторых метафизических вопросов, по возможности не отрываясь от земли и физического мира.

Какие «многотомные гипсовые кубы» вы без жалости отправили бы на свалку истории?

М.К.: Если говорить о книгах, то их все же лучше сжигать, а не выбрасывать. Даже если речь идет о воображаемом огне, все равно и в мыслях как- то приятней представлять именно огонь. Ибо огонь очищает. Не говоря уже о том, что на свалках обычно обитают бомжи. Они тоже люди. Зачем им лишний мусор, да еще такой, который засоряет не только окружающее пространство, но и мозг. Так что будь моя воля, я бы, вероятно, учредила что-то вроде инквизиции и с удовольствием сжигала некоторые книги, причем желательно вместе с их авторами. Правда, хорошо бы, еще решения по таким вопросам принимали более-менее искушенные люди. На меня, например, много лет назад давил «Капитал» Маркса, в том числе и своим внушительным объемом, а теперь, наоборот, едва ли не самой бессмысленной и вредной книгой представляется Библия, которая в те годы была окружена загадочным и романтичным ореолом. Согласитесь, все-таки странно, когда человек, которому привиделся огненный куст или же спускающаяся с неба лестница, занимает в человеческой истории место рядом с Александром Македонским и даже выше. Вряд ли такой подход к жизни может быть полезен молодым и полным сил людям. Вот Библию я бы сегодня, пожалуй, действительно отправила именно на свалку к бомжам. Пусть утешаются.

Каких конкретно авторов и какие жанры вы исследовали в книге? Капитал и Библия тоже фигурируют?

M.K.: Классики марксизма и Библия проходят сквозной линией через всю мою книгу, поскольку являются неотъемлемой частью окружающего меня мира. Я пишу о кино и литературе, о мужском и женском романе, о постмодернизме и масскультуре, есть даже глава о баснях… Но сразу бы хотелось оговориться, что я ничего не исследую, так как любое исследование предполагает наличие объекта исследования, за которым исследующий его субъект часто бывает почти не виден. Меня всегда смущала эта странная двойственность, свойственная современной культуре: читаешь какую-нибудь статью, и в ней так много глубокомысленных слов и выражений, а встречаешь ее автора, и тот вдруг оказывается далеко не таким умным. В своей книге я стараюсь избегать подобного раздвоения личности.


Где в литературе сейчас бьется жизнь?

М.К.: Я думаю, что жизнь находится в глубоком и совершенно неразрешимом противоречии с литературой. Как только слова перестают волновать и начинают вызывать у читателей что-то вроде восхищения, произведение становится так называемой литературой и превращается в безжизненный музейный экспонат. Поэтому не стоит искать живое и настоящее там, где всерьез обсуждают профессионализм и умение автора располагать слова в том или ином порядке, как это, например, делают сейчас литкритики и члены жюри всевозможных литературных конкурсов и премий. Произведения, в которых, как вы сказали, «бьется жизнь», могут находиться только за пределами этой «мертвой зоны». Вероятно, тут следует даже рассуждать от обратного. С этой точки зрения мне был достаточно близок круг авторов «Митиного Журнала», который, к сожалению, уже несколько лет не выходит.

Вас не пугает девятый вал информации в сети, когда все трудней становится выискивать алмазы в шлаке?

М.К.: Наоборот, мне почему-то кажется, что развитие интернета может способствовать возвращению человечества к временам свободного общения и единичных рукописей, как это и было во времена Античности, к примеру. Так что трудность, с которой теперь приходится сталкиваться людям при поиске информации, может оказаться вполне благотворной. Ведь ситуация, когда один человек при помощи печатного станка оказался способен практически мгновенно навязывать свое творчество тысячам и даже миллионам людей, на самом деле, длилась не такой уж долгий исторический период времени. И даже нынешнее положение дел в культуре уже выглядит куда более естественным. Другое дело, что однажды дорвавшиеся до печатного станка личности, провозгласившие себя писателями, так просто свои позиции тоже вряд ли сдадут. Но именно они обычно и являются главными поставщиками шлака в литературе.


Каким вы хотите видеть читателя своей книги?

М.К.: Поскольку я издаю свои книги крайне небольшими тиражами, и они попадают далеко не во все магазины, а попав туда, достаточно быстро расходятся, то у моих читателей должно быть хорошо развито зрение, нюх, должно быть все в порядке с реакцией… Короче, у них должны быть прекрасно развиты животные инстинкты. Вот это сейчас, по-моему, самое главное.

Как я понимаю, вы отправились в Париж, чтобы написать теперь книгу о современной французской литературе. А высказаться о нынешней литературе в России вам не хотелось бы?

М.К.: Я сейчас в Париже несколько с другой целью. Визит, непосредственно связанный с упомянутой вами книгой, на написание которой я получила грант французского правительства, состоится, видимо, уже в следующем году и будет значительно более продолжительным. Что касается желания высказаться о литературной ситуации, то это, наверное, задача критиков. Я же всегда ощущала себя исключительно автором художественных произведений, к каковым безусловно относятся и «Моя теория литературы», и «Моя история русской литературы». Некоторую путаницу в ситуацию вносят разве что названия этих книг. Но для того они и были написаны – чтобы внести в этот мир как можно больше путаницы и смятения.


Не задумываетесь ли вы о смене альтер эго?

М.К.: Если речь о моем псевдониме, то это не совсем альтер эго — скорее маска. И это только кажется, что маска призвана что-то скрывать: как и любая другая часть туалета она способна сказать о человеке гораздо больше, чем его обнаженное тело, например. В этом отношении мне не очень близко современное искусство с его тягой к разрушению форм и обнажению, и больше нравятся парики и плотно затянутые корсеты восемнадцатого века. В искусстве, как и в жизни, нет ничего хуже, чем псевдо смелость и псевдо искренность, а большинство современных художников, по моим наблюдениям, просто не ведают, что творят и, по меньшей мере, нуждаются в помощи психоаналитика. Правда, по мере того, как маска становится узнаваемой, она перестает выполнять свою функцию и как бы спадает с лица. Однако на официальных приемах некоторые личности все еще продолжают испытывать затруднение при произнесении моего литературного имени, так что уже хотя бы по этой причине я не чувствую пока никакой необходимости что-либо менять в своем облике.


Беседовал Евгений Лазаренко

Опубликовано  ж. «СОБАКА.РУ» (Спб) , декабрь, 2009 г.