Интервью писательницы Маруси Климовой эстонскому порталу err.ee
Беседовала Мари Ребане 
На проходящем в Таллине фестивале HeadRead сегодня в зале с черным потолком в Доме писателя состоится выступление русской писательницы Маруси Климовой, с которой будет беседовать ее переводчица на эстонский Илона Мартсон. Портал err.ee собирается вести прямую видеотрансляцию этой встречи.
Вы живете в Санкт-Петербурге и в каком-то смысле являетесь европейской писательницей (которая даже предпочитает французский другим языкам). Считаете ли вы себя петербургской писательницей? Или вы определяете себя по национальности, когда дело доходит до письма? Какое значение для вас имеет Петербург?
Маруся Климова: Писатель, живущий в Петербурге как бы сразу невольно оказывается в определенном контексте, созданном его предшественниками, и это дает ему серьезное преимущество перед литераторами из других городов. Поскольку практически вся русская классическая литература так или иначе связана с Петербургом. А контекст для писателя не менее важен, чем для оперного певца зал с хорошей акустикой, например. С этой точки зрения, Петербург для меня, безусловно, имеет огромное значение. И мне приятно осознавать, что и я сама тоже являюсь творцом такого контекста. В частности, я родилась в Ленинграде, а теперь этот город снова называется Санкт-Петербургом, и его не так легко переименовать обратно, как этого, возможно, кто-то сейчас хотел бы. В том числе и потому, что Петербург – это город декаданса, дендизма и писательницы Маруси Климовой, тогда как Ленинград был заселен преимущественно блокадниками и ветеранами войны….
Что касается Франции и французского языка, то тут дело не только в том, что я перевела на русский таких важных для себя авторов, как Луи-Фердинанд Селин и Жан Жене. Часть моей сознательной жизни прошла в Париже, и этому городу, в частности, целиком посвящен мой роман «Домик в Буа-Коломб». Так что в той антиномии русского духа, согласно которой Пушкина, например, называли «французом», а Тютчева относили к «немцам», я, конечно, тоже могла бы, наверное, назвать себя «француженкой». Правда, в детстве я еще довольно долго жила у бабушки в Шепетовке, на родине Николая Островского. И по этой причине украинский язык, как и сама Украина, для меня не менее важны, чем Париж и Франция. В этом отношении я даже в чем-то чувствую свое родство с Гоголем, который тоже жил в Петербурге, а детство и период становления провел на Украине.
«Голубая кровь» (пока единственная ваша книга, переведенная на эстонский язык) рассказывает о представителях богемы 20-30 лет назад. Насколько важное место занимает богема в современной России? Или в Санкт-Петербурге? Общество, которое вы описываете в своих книгах, и реальность сегодня – видите ли вы какое-либо сходство между ними?
МК: Богема – это вечное, и она, естественно, никуда не делась сегодня. Правда, в конце 80-х и 90-е годы я вела, конечно, куда более активный образ жизни в этот смысле и гораздо больше контактировала с различными людьми в реальности. В частности, входила в Новую Академию Изящных Искусств и участвовала во многих акциях этой художественной организации. А сегодня, отчасти благодаря распространению интернета, у любого человека, в том числе и писателей, появились совсем другие возможности для самореализации и контактов друг с другом. Наверное, даже можно сказать, что богема в наши дни значительно «виртуализовалась», переместилась в несколько иное измерение и, перестав быть именно петербургской или же московской, обрела интернациональный статус.
Мне кажется, что общество, как оно описано у меня в романе «Голубая кровь» − а его события разворачиваются на рубеже 80-х – 90-х годов − практически зеркально противоположно тому, что можно наблюдать в России сегодня. Грубо говоря, тогда шел процесс бурного и во многом стихийного высвобождения накопившихся десятилетиями жизненных сил и энергий, а сейчас предпринимаются попытки все снова загнать обратно в колбы и клетки, если так можно выразиться. Правда, я думаю, что какая-то часть общества сейчас тоже раскрепощается и чувствует своеобразное упоение свободой. В конце 80-х, помню, все газеты пестрели объявлениями с предложениями работы «девушкам без комплекса», а сегодня, на мой взгляд, самыми востребованными стали «мужчины без комплексов». В этом и заключается главное различие между тем временем и сегодняшним днем в России. Правда, мужчин никто так не называет, но все равно я думаю, что именно такое определение лучше всего подходит для главных действующих лиц в современной России.
Дело в том, что женщины в лице феминисток, к примеру, обычно борются за вполне реальные гражданские права, которыми они в те или иные исторические моменты оказываются обделены, а у мужчин с правами, как правило, никаких особых проблем нет, поэтому они и переходят в наступление на тех же женщин, прикрываясь не особенно хорошо продуманными и осознанными лозунгами и целями, вроде возрождения духовности. Но суть происходящего от этого не меняется. А поскольку формально мужчины вроде бы ничем не обделены, то наибольшую активность в этой необъявленной войне против женщин обычно проявляют главным образом обиженные на жизнь, ущемленные и неполноценные личности, которые сами толком не знают, чего хотят.
Какие писатели повлияли на вас – как в России, так и за ее пределами? Какие русские авторы для вас важны и почему?
МК: Из русских писателей мне ближе всего Гоголь, которого я уже упоминала. И еще Фет, хотя он и является поэтом, но в нем меня привлекают его холодность и почти полная бесчувственность, если так можно сказать. Я считаю, что писатель должен быть максимально сосредоточен на сверхчеловеческом служении красоте и не допускать на страницы своих книг никаких слишком человеческих чувств и тепла. Из западных писателей мне, наверное, ближе всех Селин и Шодерло де Лакло. Еще мне нравится Жан Жене, но, скорее, как личность, а его творчество вряд ли на меня как-то особенно повлияло.
Вы и Маруся и Татьяна. Можете ли вы описать Марусю и Татьяну – каковы их сходные черты и наибольшие различия? Каковы отношения между автором и его альтер эго, образно говоря?
МК: В романах я пишу о Марусе в третьем лице, и это позволяет мне глядеть на свое альтер эго немного со стороны, быть предельно объективной и не иметь никаких преимуществ перед другими персонажами. А в таких книгах, как «Моя история русской литературы» или же «Безумная мгла», которые написаны от первого лица, разницы между Марусей и Татьяной и вовсе нет никакой. Маруся Климова – это просто псевдоним, как Максим Горький или же тот же Селин, и для меня он уже давно ничего особенного не значит. Даже в жизни меня уже большинство моих знакомых называют Марусей, и это имя мне в целом нравится больше, чем Татьяна.
Вы считаетесь одной из самых известных современных российских писательниц. Связано ли это звание с ответственностью высказываться по политическим вопросам в обществе, когда что-то, похоже, выходит из строя?
МК: Мне приятно слышать, что меня считают одной из самых известных писательниц в России, но в моем случае как раз, наверное, можно говорить, что эта известность крайне слабо связано с какими-либо заявлениями на политические темы. И это вовсе не потому, что я совсем не обращаю внимания на происходящее вокруг и уединилась где-то в башне из слоновой кости. Нет, просто я убеждена, что все в этом мире происходит исключительно по законам красоты, даже если люди занимаются чем-то далеким от литературы, в том числе и политикой. Вне зависимости от того, как они сами себя осознают. И поэтому стараюсь формулировать свои мысли соответствующим образом, то есть говорить о том, что считаю главным. А для меня это− красота и уродство, и их вечная борьба и соперничество друг с другом, в каких бы обличьях они ни выступали.
Легко ли сегодня в России быть писателем?
МК: Я думаю, что тем писателям, которые серьезно усложняют и утяжеляют жизнь читателей, замусоривая их мозг своими проблемами и комплексами, сегодня, живется достаточно легко. А сейчас к ним в России присоединились еще политики и священники, которые тоже совсем перестали напрягаться. Так что, да, писателям сегодня в России живется легко. А если осуществятся их планы на будущее, возродятся творческие союзы, писательские съезды, привилегии и пр., то их жизнь в перспективе станет еще легче. Все к этому идет, во всяком случае. Ну а я не теряю надежду, что, может, и мне что-нибудь тогда перепадет. Все-таки я тоже писатель.
Опубликовано на эстонском языке на портале kultuur.err.ee 28.05.2015
http://kultuur.err.ee/v/kirjandus/26e13670-b4bd-4eba-b547-171471ded182