ВАЛЕРИЙ КАЦУБА
О ТОМ КАК ВЛАДУШКА ВЗЯЛА МЕНЯ В СВОЮ СКАЗКУ.
Давно это было. Владушка Красна Девица в любой дом бывало войдет да и радость принесет. Там где Владушка — там веселье, пир на весь мир с пирогами да с пельменями что в белокаменной что и здесь на берегах гранитных невских. Песни задорные слышатся, речи складные да шутливые льются, пляски невиданные вокруг. Ой как счастливо народу русскому было с Ненаглядною Красотой.
Да и мои хоромы во времена те Королевна стороной не обходила. Как пробегала мимо так всякий раз и заглянет. Но пристрастилась Владушка к водице мертвой калипсоловой да и беды разные на себя да на других накликала. Как завидят издали люди городские достойные, что к ним Владушка идет ни жива ни мертва, так перед самым ликом ее светлым до прозрачности зеленой ворота то и закрывают.
— Дело делать надобно нам, а не пиры пировать, — оправдывались.
Я же странною любовию Чудо Девицу любил. И от сердечка моего мягкого ни в чем отказа она не ведала. В одном только журил ее за страсть то за эту проклятую к мертвой водице. Как испьет водицы той, чудной девка становится: речи несвязанные да пугающие молвит, а лик так меняется, что и мать родная ни с первого раза признает. А оживет вновь, все один сказ сказывает, что за тридевять земель мол птицей белою летала. Спрошу ж как, что видала в землях тех неведанных, так загадкою уста ее улыбаются, в очах ясных тайна светится и глядят они все поверх меня да туда куда солнце садится, будто видит она царство то заколдованное. И завет все с собой полететь.
— Я впереди тебя, — молвит, — провожатою буду. Ты ж во след за мной соколом быстрым и возьми с собой четыре дощана пельменей богатырских да две кадки сметанки, чтобы силы твои молодецкие с тобой осталися. Ой, далеко же царство то тридесятое.
Извела, иссушила сомнениями душу молодецкую. И уж сон не в сон, да и радость не в радость. И пошел добрый молодец ниже плеч буйну голову повесив за советом к вещательнице Митрофановне.
— Не кручинься добрый молодец, не горюй, а жизнь свою радикально проживай, — молвила вещательница.
Запасся я дощанами пельменей да кадками сметаны и стал поджидать Владушку Королевну.
Вдруг поднялся великий стук да гром, стены хоромов затряслися, соседи напугалися. А я говорю:
— Не бойтеся люди добрые, то моя душа-девица с мертвой водицей прибыла.
А она как вошла так сразу и провещала:
— Разобью я твою тоску-печаль лютую мигом. Только слушайся. Испей мертвой водицы прежде, а потом веди меня за столы дубовые, за скатерти браные с пельменями богатырскими да кадками сметаны.
Как испил я, добрый молодец, водицы той так и провалился в царство нижнее, окаменелое: стены хоромов моих расступился, пол наклонился, столы дубовые, светильники да лампадки неподдержанные сами по себе стоят. Все рядом, да не ухватишься. Все лечу-лечу да никак дна того провалища достать не могу. Страх нечеловеческий душу охватывает, Владушку на помощь кличу, а она далеко уж за столами дубовыми осталася пельменями подчивается. Упал я в глубокую-глубокую пропасть, отшиб себе все печенки. Долго ли коротко ли без памяти лежал, но после опомнился и пошел. Шел-шел а передо мною царство-то Людовика Четырнадцатого. Деревья чудные, кустики подстриженные, а за ними дворец невиданный и народу-то народу много — в париках диковинных, в камзолах зеленых, напомаженные да накрашенные все. Подойду я за рукав дерну, а они окаменелые. Любопытно мне в Царстве том, да и страхом душа полнится. Не желаю оставаться там. Листики не шелохнуться там, ветерок не подует. Ой, боязно мне. Все Владушку кличу, да не докличуся, голос мой у меня же внутри останавливается да и говорит мне, что мол ни Владушка, ни другая чудо-девица не в силах тебя здесь оставить и не в силах вызволить. Мертвая водица мол в тебе самом есть, коль выпустишь ее из заточения, так тот час в груди твоей молодецкой она разольется и сам окаменеешь..
Мне еще пуще боязно стало. Уж подумалось, что останусь навеки в Царстве Окаменелом. А тут голос мне:
— Только мать родимая вызволить тебя способная.
Я тут мать свою и землю родимому вспомнил да и выскочил из провалища и прямо перед очами Владушки стал. А ее очи то ясные замутнилися на меня не глядят. Дащаны с пельменями на столах дубовых пустыми стоят. Давно должно быть Владушка летает.
— Владушка, — кличу. Не слышит меня Владушка, не видит меня Красавица. Да вдруг в угол хоромов моих рванет аки стрела да на колени бухнется. Руки к небу тянет и как гаркнет-свиснет молодецким посвистом:
— Россия, что делать?
А сама-то в кокошнике диковинном, да в кафтане моем молодецком. Уложит я красну девицу на полати да на лавки ну она и почивает сном сладким. Понимаю, что красота то ее тут, а душенька все еще за тридевять земель летает.
Тут щенок вякнул, колокольчик звякнул — у дверей моих кот-баюн стоит. Завожу его в хоромы, а он как Владушку заприметил, так и спрашивает.
— Что Королевна мол почивает в кокошнике, дело-то невиданное.
Я тут и припомни, что как ходила Владушка за мертвой водицей заглянула к бабушке-задворнице в широко поле и взяла у ней каплю сока молодильных яблок. Какой Красной бы девка не была — все одно прихорашиваться любит. Так и Владушка перед полетом на космической тарелке омолодиться-прихорошиться захотела, чтоб в тридевятом царстве свежей красотой блеснуть. Разбавила каплю сока молодильных яблок гидропиритом да и косы русые покрасила, а чтоб перины белые не испортить — кокошник надела.
— Ой беда-беда! — кот-баюн запричитал. — Спасать Королевну надобно немешкая, а то обгорит, исчезнет красота девичья. Больше нужного голову молодить, все одно что в молоке парном больше сроку задержаться.
Тут мы Владушку под белы рученьки да и в уборную. Отмываем-очищаем от гидроперита. Как услышала Королевна шум воды — просыпаться начала заколдованная.
— Что за песня дивная льется, — спрашивает.
— Да не песнь то льется, — отвечаем — а водица плещется.
Вымыли мы Владушку-Королевну, высушили да и выпроводили на свет Божий поглядеть, голову простудить после полетов изнурительных.
Да с тех пор так и повелось у меня добра молодца, как только Владушка на порог с водицей мертвой — прочь гоню ее, мол не показывайся на глаза мои ясные ни жива ни мертва. Так она после этого полетала-полетала да и оставила то занятие это бесполезное, на земле нашей родимой остаться решилася.