за Границей

Болезнь как проявление метафизики

Интервью с Тристаном Гарсиа
100% размер текста
+

Тристан Гарсиа. Болезнь как проявление метафизики

Тристан Гарсиа — один из наиболее громко заявивших о себе молодых французских писателей последних лет. Ему всего двадцать восемь, он родился в Тулузе, сейчас живет в Париже. В прошлом году его дебютный роман «Лучшая часть людей», посвященный 80-м годам двадцатого века, был удостоен престижной премии «Флор«.

 Маруся Климова: По образованию вы философ и, насколько я знаю,  даже написали диссертацию под руководством Алена Бадью, который имеет репутацию крайне левого мыслителя. Вы разделяете его политические убеждения?

Тристан Гарсиа: Да, действительно, по образованию я философ и хорошо знаю Алена Бадью. Правда, диссертацию я писал не под его руководством. Просто он был моим учителем в Ecole Normale Supérieure, которую я закончил, и я защищал у него диплом.

Но меня не особенно интересуют его политические взгляды. Хотя во Франции он прославился в основном благодаря им. Он является ярым сторонником обновления коммунистических идей, однако лично меня больше всего в нем привлекает вовсе не это. Он прекрасный философ и метафизик. Например, мне кажутся очень интересными его работы по математике. Тем не менее политика всегда притягивает к себе наибольшее внимание публики, поскольку  эта тема ей более понятна. 

МК: Вы написали роман о СПИДе и 80-х годах.   Что побудило вас взяться за реконструкцию событий, участником которых вы сами в силу своего возраста быть не могли?

ТГ: Мне кажется, что людям всегда хочется вернуться во времена своего детства, а мое детство и пришлось как раз на начало 80-х годов, которые были отмечены СПИДом. И я думаю, что именно детские годы сильнее всего влияют на   формирование человека в будущем. Эти годы завораживают человека, который уже существует, но судит обо всем по своей семье, так как имеет довольно смутное представление о том, что реально происходит в мире.  Для меня, вероятно, первым отчетливым воспоминанием тех лет стало падение Берлинской стены в 1989 году. Я видел его по телевизору, и об этом все вокруг много говорили. Но всего того, что на самом деле происходило в 80-е годы, я не осознавал и открыл для себя все эти события только в подростковом возрасте. Понимание того, что я являюсь наследником мира 80-х-90-х годов, и побудило меня написать роман именно о том времени.

МК:  Я слышала, что ваш роман основан на рассказах ваших знакомых, которые вы записывали…

ТГ:  Не совсем. Я писал этот роман несколько лет и в то время жил не в Париже, поэтому почти не знал людей, переживших этот период. И только после того, как я все написал, я познакомился со многими людьми, которые стали узнавать себя в действующих лицах. Однако до этого я с такими людьми не встречался, и никто мне ничего не рассказывал. Мой роман целиком основан на чистом вымысле.

МК:  В 1981 году умер Ролан Барт и родился СПИД. Насколько я понимаю, для вас это не просто болезнь, а некий символ того времени?

ТГ: Да, и есть еще одно знаковое событие: где-то через три-четыре года от СПИДа умер Мишель Фуко, который стал одной из первых жертв этой болезни во Франции. А он был едва ли не самой заметной фигурой гомосексуального сообщества тех лет. Именно он занимался его интеллектуальной эмансипацией и интеграцией в 70-е годы. Таким образом эта болезнь, которая является телесным недугом, оказала определенное влияние на мир идей. То есть стало ясно, что СПИД является также некой меткой конца: в данном случае  конца определенных идеалов, сексуальной эмансипации, революции нравов и многих других тенденций в политике и морали, которые возникли вскоре после окончания Второй Мировой войны. И я действительно считаю, что все это закончилось в 80-е годы с появлением СПИДа.

МК:  Какие писатели оказали на вас наиболее серьезное влияние?

ТГ:  Ответить на этот вопрос не так просто. Писатели, повлиявшие на меня, вовсе не обязательно напрямую связаны с темами, которые я затрагиваю в своей книге.  Например, очень сильное желание начать писать самому пробудил во мне в свое время Джойс. Чтение «Улисса» навело меня на мысль, что литература может в какой-то степени стать энциклопедией мира, а поскольку меня всегда также очень привлекала философия, мне показалась интересной идея создания произведения, которое является чем-то средним между поэтическим и философским творением. Так что «Улисс» очень сильно на меня повлиял. Кроме того, в школе мне очень нравился Пруст.

Вообще я довольно долго учился, изучал литературу, философию, и в результате у меня в какой-то момент почти пропало желание самому рассказывать истории. По этой же причине у меня сформировалось чересчур правильное и школьное представление о литературе. Но потом я полюбил детективы и фантастику, особенно научную. В том числе и русских авторов, работающих в этом жанре. Я обожаю братьев Стругацких. Например, книга «Трудно быть богом» очень сильно повлияла на меня, когда я был подростком. Также мне очень понравился фильм Тарковского «Сталкер». 

Мне также очень нравится классический черный американский детектив. Я очень люблю Чандлера, Хэммета Чейза и, конечно же,  Элроя. Дональд Уэстлейк, который недавно умер, тоже сильно на меня повлиял. У него прекрасное чувство юмора.

МК:  А как вы относитесь к американским сериалам?

ТГ:  Они на меня тоже оказали определенное влияние. Я же изучал кино, и всерьез намеревался им заниматься. Я учился во французской школе кино, которая называется «Фемисс», и немного занимался документальным кино. Я думаю, что именно американские сериалы сейчас представляют собой аналог того, что было раньше великим голливудским кино, тех фильмов, что снимались в студии. Для меня это эквивалент того, что снимали Форд, Хьюстон: очень хорошо сделанные фильмы, плод коллективной работы сценаристов, режиссеров, операторов…

МК:  Некоторые французские критики сравнивают ваш роман  с книгами Брета Истона Эллиса. Вы согласны с таким сопоставлением?

ТГ:  Ну да, дело в том,  что я написал роман о современности, где присутствуют секс, насилие, другие достаточно жесткие вещи, а также множество диалогов — все это и наводит на мысль о сходстве. У Эллиса, действительно, есть вещи, которые мне очень нравились в свое время. Например, роман «Американский психопат». Однако я стремился создать произведение без морализаторства, но с моралью, где присутствует тема верности и предательства. Тогда как произведения Эллиса мне кажутся полностью аморальными. МК: В вашем романе присутствует описание гомосексуального Парижа 80-х годов. Настолько хорошо вы знакомы с этой средой? 

ТГ:  До написания романа я ее совсем не знал. Но зато после его публикации меня стали приглашать в самые разные места для различных дискуссий и обсуждений, где я познакомился с людьми, которые пережили описанный мной период. И это меня чрезвычайно взволновало, поскольку эти люди чем-то напоминали мне оставшихся в живых участников войны. А то время действительно можно сравнить с войной.  Во-первых, было много погибших, и люди, с которыми я встречался, показывали мне фотографии своих умерших знакомых и родственников. Кроме того, многие из них заболели — что тоже можно сравнить с ранениями, полученными в бою. Та эпоха принесла много горечи, что я и попытался показать в своем романе. Многие люди пережили разрывы, между ними происходили ужасные ссоры, а те, что остались в живых, сейчас страдают от полного одиночества.

МК: В своем романе вы пишете еще и о тех, кто сознательно заражал СПИДом своих партнеров?

ТГ:  Хотелось бы подчеркнуть,  что, как и любая страшная болезнь, СПИД – это проявление метафизики, примерно такое же, каким был туберкулез в начале 20 века. Эта болезнь несла с собой смерть и подчеркивала трагизм человеческого существования. Это не просто болезнь, которой занимаются врачи – она заставляла проявлять по-настоящему глубокие метафизические и трагические вещи. Поэтому некоторые люди и обращались с этой болезнью, как с оружием, при помощи которого можно передавать смерть. Так что я не хочу никого судить, а просто могу констатировать, что именно эта болезнь принесла с собой возможность столкновения различных мировоззрений, в том числе и крайне нигилистических, предполагающих возможность стать носителем смерти.  

Вообще, в болезни всегда есть нечто романтическое. Можно вспомнить в этой связи «Раковый корпус» Солженицына. Ведь рак тоже был своего рода индикатором советского общества тех времен. А СПИД был показателем сексуальности того времени, то есть индикатором сексуальных отношений между людьми. И больше всего тут меня завораживает, что сексуальность в свое время была разъединена с фактом возможности подарить жизнь, поскольку появились возможности принимать противозачаточные средства и т.д. А СПИД, наоборот, способствовал восстановлению связи секса с жизнью, правда, через возможность подарить при помощи секса смерть. СПИД стал чем-то вроде обратной стороны сексуальной революции и придало новый смысл сексуальности, которая к тому времени уже начала его утрачивать. Поскольку по мере освобождения нравов сексуальность стала все больше сводиться к банальному получению удовольствия.

МК: Что означает название вашей книги: «Лучшая часть людей»?

ТГ: Оно восходит к одному очень старому испанскому выражению, которое любит повторять моя подруга. Выражение звучит так: «Даже лучшие из людей достойны виселицы».  Это выражение засело у меня в голове, я постоянно думал на эту тему, и в результате получилось такое вот название. Я и сам толком не знаю, что оно значит, но в нем присутствует ирония. Кроме того, мне нравится, что по-английски «The best part of men”, по сути, означает «большинство». А у меня речь идет, скорее, о меньшинстве, как культурном, так и сексуальном. Возможно, именно они и являются лучшей частью людей, хотя в этом и не уверен. 

МК:  Над чем вы сейчас работаете?

ТГ: Я недавно закончил новую книгу, которая только что вышла из печати, она сильно отличается от моего первого романа. Там описаны приключения, все происходит в Африке, а главными действующими лицами являются обезьяны, и практически нет людей.  Такая своеобразная история Маугли. Когда я изучал философию, я очень много изучал обезьян, их поведение и психологию.

МК: Это похоже на фильм «Планета обезьян»?

ТГ: Нет, нет, меня интересует совершенно другое. В США была такая история: молодой ученый, у которого только родился ребенок, усыновил младенца шимпанзе и воспитывал их как братьев. Так длилось года три-четыре, до тех пор, пока человеческий детеныш не начал говорить. А вот шимпанзе говорить не мог. Но шимпанзе был одет, его кормили, ему давали игрушки. Однако человеческий ребенок начал издеваться над шимпанзе и психологически его мучить.  И в результате шимпанзе пришлось давать лекарства и поместить в особую клетку. Больше всего в этой истории меня завораживает момент ревности между братьями.  Человеческий детеныш проявлял ужасную жестокость по отношению к обезьяне: он делал разные глупости и обвинял в этом своего брата.  Он заставлял его делать нечто ужасно унизительное, ведь человеческий ребенок прекрасно понимал, что перед ним животное. Например, он унижал его посредством кормления. Когда им давали еду, человек снимал с тарелки еду обезьянки и заставлял того есть с пола.  

МК: И шимпанзе понимал такие нюансы?

ТГ:  Да, это было ужасно. Шимпанзе способен испытывать такие чувства, если его воспитывает человек. Вот почему все этологи, которые воспитывают обезьян – женщины. И у них возникают очень сильные отношения привязанности. А если человек начинает унижать обезьяну, та впадает в ужасную депрессию. Она отказывается от еды и может довести себя до смерти.  Правда, это касается только юношеского возраста. Когда шимпанзе становится взрослой, то отношения с людьми уже не так действуют на нее. Во-первых, поскольку у нее больше физических сил, она становится более сильной, и соответственно более независимой. Но маленькая обезьянка, лет до 7 примерно, полностью зависит от человека, почти как ребенок.  И эта история меня буквально заворожила, потому что это было жестоко по отношению к обезьяне – ведь она все равно никогда не сможет стать человеком.

МК: Что представляет из себя премия Флор, которую вы недавно получили? Я знаю, что ее также  в свое время присуждали Амели Нотомб и Мишелю Уэльбеку.

ТГ:  Эта премия появилась не так давно и  была задумана как альтернатива старым премиям вроде Гонкуровской, Ренодо и Медичи.  Поэтому ее учредители во главе с Бегбедером больше склонны рисковать и стараются отмечать молодых писателей. Кроме того, об этой премии говорят, что она предназначена больше для избранных — как для читателей, так и для писателей. Ведь если вы получили, скажем, Гонкуровскую премию, то э то означает, что вас будут читать практически все, широкий круг публики. А премия Флор все же означает более маргинальный круг читателей, то есть это премия более маргинальная. 

МК: И лауреату предоставляется право бесплатно пить белое вино в кафе Флор в течение года?

ТГ: К сожалению, я не очень часто этим правом пользовался. Это не мой район. Я работаю в другом месте и не так уж часто бываю на Сен-Жермен-де-Пре, где находится это кафе.

Опубликовано: Радио «Свобода, 25 ноября 2010

 

Вернуться на страницу «за Границей»